Так, значит, за ним ухаживала Лукреция. До того, как Марпот потащил ее на колокольню. Джон опустил глаза и увидел, что ногти у нее обломаны и кожа на костяшках потрескалась. Порывисто подавшись к ней, он сжал ее руки в своих ладонях:
— Прости меня. — И почувствовал, как ее пальцы стискиваются в кулаки.
— Как ты мог, Джон? — прошептала Лукреция, и тихий этот упрек был страшнее любого гнева. — Как ты мог оттолкнуть меня?
— Такого никогда больше не повторится, — покаянно проговорил он. — Обещаю.
Ребра у нее проступали сквозь бледную кожу, остро торчали тазовые кости. Джон легко провел пальцем по горбинке на носу. Они лежали в постели, дрожа от холода.
— Я ни о чем не мог думать, только о Марпоте, — сказал он, когда Лукреция прижалась к нему, прильнув щекой к его плечу и положив ладонь ему на грудь. — Как он наказал Филипа вместо меня. При всякой мысли о тебе я тотчас вспоминал про его увечье. Но Марпот и тебя не помиловал. Альф говорил, он затащил тебя в церковь. Перед самым своим бегством…
— Довольно. — Лукреция прижала палец к его губам. — Марпот ушел. Мы насадим новый сад. Ты и я.
Они собирали из-под снега каштановые орехи, обжаривали их, чистили и размалывали в муку, которую смешивали с водой и ставили подниматься. Тэм Яллоп и Симеон выпекали в печах рассыпчатые плоские хлебцы. В Большом зале слуги, служанки и повара сидели вместе за длинными столами.
— Если это райский хлеб, — громко сказал Филип, откусывая от сухой крошащейся лепешки, — лучше уж отправьте меня в ад.
— Филип! — прошипела через стол скандализированная Джемма; Адам Локьер ухмыльнулся:
— Банс говорил, у нас еще остались сушеные яблоки.
— И сушеные почки ракитника, — добавил Питер Перз.
Все усердно жевали.
Весна принесла проливные дожди и известие о казни короля. Память мужчины с печальными глазами, убитого Кромвелем и парламентом, в усадьбе Бакленд почтили днем молчания. Джон прислушивался к глухому рокоту дождя, когда в кухню вошел промокший до нитки Хески.
— Там во дворе человек, мастер Сатурналл, — прошептал паренек. — Он вас спрашивает.
Под ледяным ливнем стояла знакомая фигура, рядом с белоснежным мулом. Волосы у Джоша стали почти такими же белыми, отметил Джон.
— Я знаю про Генри, — сказал погонщик, не дав Джону открыть рот. — Я знал все наперед, когда он только выступил из усадьбы с войском.
— Мне очень жаль, Джош, — вздохнул Джон, потом бросил взгляд на подъездную дорогу. — Как тебе удалось до нас добраться?
— Вашему полковнику Марпоту приказали вернуться обратно в Зойленд. В Саутоне им недовольны. Секретарь нового лорд-наместника — твой давний знакомец.
— Кто такой?
— Сэр Филемон Армсли.
Джон потряс головой:
— Ты ошибаешься, Джош. Сэр Филемон служил королю при дворе.
Погонщик пожал плечами:
— Нынче он письмоводитель старого Неда. И заседает в комитете. Но я здесь не поэтому. — Он указал на вереницу лошадей, нагруженных вьюками и корзинами. — У меня там письмо. Взял у одного малого, которого встретил неподалеку от Банбери. А он — у погонщика из Оксфорда. Письмо от сэра Уильяма.
— Он вернется? — спросил Джон, пытаясь представить реакцию Лукреции.
Но Джош покачал головой:
— Сэр Уильям приказал долго жить.
