которой он в жизни не видал.
Секунду спустя расшитый красным узором подол опустился, и черные башмачки, сопутствуемые коричневыми, утопали прочь, оставив после себя тонкий аромат розовой воды. Джон повернулся к Филипу:
— Я не хотел тебе врать.
Филип поднял на него взгляд:
— Про что?
— Про мою маму, — неловко пробормотал он. — Про то, что с нами произошло. На самом деле все было не так, как я рассказывал…
— А как?
Джон выложил Филипу все без утайки: как матушка служила в усадьбе, а потом вернулась в деревню с Джоном в животе, как она собирала растения и давала ему уроки высоко на склоне долины, как Эфраим Клаф и остальные травили его. Он подробно описал Кэсси и Абеля Старлинг. Начав говорить, Джон уже не мог остановиться.
Слова лились безудержным потоком, когда он рассказывал, как по деревне расползлась болезнь и как Марпот начал свои допросы. Потом — изгнание, лес Баклы и руины дворца. Напоследок он поведал историю, услышанную среди разрушенных дворцовых стен. Про сад Сатурна и служителей Иеговы. Про Беллику и Колдклока. Про Пир.
— Я думал, мама сберегла Пир для меня одного, — сказал Джон. — Она все мне про него растолковала и всему научила. Когда она сказала, что Пир — для всех, я убежал. А когда вернулся…
Джон умолк.
— Но ведь она послала тебя сюда, — промолвил Филип. — Не затем же, чтобы мыть посуду, верно?
Джон кивнул:
— Она служила здесь раньше, но что-то стряслось, и ей пришлось уйти.
Он вспомнил, с какой горечью матушка упомянула про мужчину, говорившего на всех языках мира. Как велела остерегаться людей, которые извратят Пир для своих целей. Она хотела рассказать еще что-то, но он убежал от нее…
— Сковелл знал мою мать, — продолжал Джон. — Поэтому и взял меня, должно быть. А вовсе не из- за знаменитого нюха Джона Сатурналла.
Он решился наконец улыбнуться, но Филип потупил взгляд.
— Я не такой, как ты, Джон, — тихо проговорил он. — Для тебя это плевое дело, а вот я не могу сунуть нос в котелок и сразу назвать все, что там находится. Никто не колотил поварешкой по котлу, когда Филип Элстерстрит поступил в кухонные работники. Всю первую зиму я ощипывал птиц во дворе, и мне потребовалось целых полгода, чтобы меня допустили хотя бы в подсобную. Кухни — все, что у меня есть. А теперь мы застряли в судомойне… — Голос мальчика пресекся.
От горестных слов друга у Джона сжалось сердце. Филип помог ему, когда не помогал никто. Он рисковал своим местом ради него — и вот что получил в награду.
— Мне очень жаль, — пробормотал Джон. — Мы выберемся отсюда, обещаю.
Наступило неловкое молчание. Оба мальчика уставились в пол. Наконец Джон поднял голову и, вытянув шею, глянул в окно судомойни. Там сияли на солнце пустынные гравийные дорожки. В Розовом саду не было ни души. Джемма и Лукреция ушли. Мальчик пошарил глазами по сторонам, чтобы удостовериться окончательно.
— Вот уж не думал, что тебе нравится наша леди Люси.
На губах Филипа вновь играла обычная полуулыбка.
— Вовсе она мне не нравится, — буркнул Джон.
— Ты на нее пялился.
— На ее
