Из кустов жимолости вынырнул Катилина. Судя по морде, ягуар не голодал. Пятнистой тенью он скользнул к фонтану, потерся головой о колени Марка. Получив требуемую порцию ласки, Катилина упал на бок, задрал к небесам заднюю лапу и принялся вылизываться самым непристойным образом. Охотник, кивнул Марк. Хищник. Слизываешь с себя собственный запах. Почует добыча, кто ждет ее в засаде, и пиши пропало. А ведь ты крутился где-то рядом; пока я сидел взаперти, ты был неподалеку, и я ни капельки не волновался за тебя, а ты – за меня. Так не беспокоятся о здоровой части тела. Но стоит боли подать сигнал…
– Нагуаль.
– Что? – удивилась старуха. – При чем тут твой зверь?
– Манойя – нагуаль Ведьмы. Я понимаю, что аналогия условна. И тем не менее… Мой, как вы его назвали, зверь вытащил меня с того света. Лежал рядом и тащил. Мои мигрени – без Катилины я бы сломался. Теперь я уверен в этом. Не удивлюсь, если опцион Метелла пребывает в добром здравии. Я прав?
– Да. Самочувствие опциона Метеллы на высоте.
В интонациях госпожи Зеро, в посадке головы, в легком взмахе руки крылось подозрительное веселье. Она не лгала насчет здоровья Ведьмы, но подразумевала что-то, о чем Марк не знал, о чем ему знать не полагалось – во всяком случае, сейчас. Безмятежность лейтенанта Илхикамины, кайфующего под тягой, служила обратной стороной состояния Метеллы, но решка монеты – не противоположность орлу. Опять же, Ведьма у парикмахера… Отставить, боец, шепнул обер-центурион Кнут. Угомонись. Хочешь читать людей, как открытую книгу? Держись старой стервы, она научит.
– Зачем вам я? Хотите молодого адъютанта?
Старуха отступила на шаг:
– Наглец. Хам.
– И все-таки?
– Нарываетесь на трепку, юноша?
– Разрешите?
Марк протянул руку. На «вы», отметил он. Она вернулась к обращению на «вы». Точнее, это я ее вернул. Ее манера покусывать собеседника в каждой реплике… Это приглашение. Обострение диалога, форсаж. Проверка на вшивость. Огрызаться, обижаться, терпеть – ни один из методов не работает. Но стоит перехватить инициативу, резко сменить тему, выпустить коготки, зевая так широко, что рискуешь вывихнуть челюсть – и уже ты ведущий, а она ведомая, и наслаждается этой ролью, потому что добилась своего.
– Сколько угодно, – госпожа Зеро протянула ему веер. – Держите.
– Мой рапорт, – Марк потряс бумагой. Злость пузырилась игристым вином, шибала в сердце, легким хмелем кружила голову. Злость – приправа, злость – вишенка на торте; кажется, Марк нашел верный тон. – Не сомневаюсь, я предложил массу ценных соображений. Я был на высоте. Арест же – не арест, а краткосрочный отпуск со всеми удобствами. Вам надоел Мамерк, вы наметили свежатинку. Так?
– Мне надоел Мамерк.
Старуха наклонилась, зачерпнула ладонью, как ковшиком, воды из фонтана. Плеснула себе в лицо, смывая усталость. Это было безопасно: госпожа Зеро давно обходилась без макияжа.
– Надоел – не то слово. Он меня взбесил, этот Мамерк! Когда я отдаю приказы, их надо выполнять, а не ломать комедию. Если я требую вывести кого-то из зала, значит, надо выводить, и баста. Руку ему, видите ли, сломали! Молодой человек, когда вы сумеете вывихнуть Агриппе Мамерку хотя бы палец, я лично позабочусь, чтобы вам присвоили титул отца отечества! Вы спросили, я ответила: Мамерк вчера огреб по полной. Теперь о вашем предполагаемом адъютантстве…
Ладонь-ковшик. Вторая порция воды.
Капли текли по морщинам.
– Да, я готовлю вас на эту роль. Точнее, для этой каторги. Только не для себя, и не надейтесь. Вы – полено, чурбан. Годы и годы уйдут на то, чтобы обтесать вас как следует. А я не вечная.
