— Бей их! — вдруг выкрикнул Шапкин и моментально — испугавшись своего порыва — съежился.
— Закройся, лох! — зарычал на него Бурыба. — Будешь делать, что говорят. И точка! И вы все будете…
— Ой, сейчас начнется… — жалобно выдохнул кто-то из новобранцев.
Олег оторвался от каверинского телефона. Он медленно развернулся и двинулся через площадку по направлению к старослужащим. Кинжагалиев тут же замолчал и попятился, и вся его группа колыхнулась назад. Трегрей остановился.
Лицо его было бледно. На виске бешено пульсировала голубая жилка, а глаза бездумно и омертвело смотрели куда-то сквозь парней. Все присутствующие затаили дыхание, все не двигаясь с места ждали, что же сейчас произойдет.
Тяжело проскрипела при общем молчании минута.
— Гуманоид… — осторожно позвал Дрон. — Ты чего? Случилось чего?
Олег не посмотрел на него.
— Очень хорошего человека убили, — ровно выговорил он, не шевелясь. — Маму убили.
Кто-то охнул.
— А что стряслось-то? — глупо спросил Петухов. — Кто… убил?
— Кто?.. — Олег по-прежнему ни на кого не смотрел. — Вы убили. Такие… как вы…
Он снова замолчал. Непонимающе молчали и все остальные. Прошла еще минута.
И вдруг Олег вздрогнул. Лопата выпала из его рук. Он повернулся и направился к Двухе, в обнимку с ломом стоявшему у турника.
Двуха, бросив лом, отбежал на несколько шагов.
— А можно и не подкапывать, — абсолютно бесцветным голосом проговорил Олег.
Он чуть присел, взялся обеими руками за стойку турника, стиснул зубы. И рывком выпрямился, одновременно откинувшись назад. Стойка вылетела вверх, обнажив из земли бетонную тумбу, в которую была понизу «обута». Хрустнув, отломилась от второй стойки приваренная перекладина турника. Трегрей отбросил в сторону похожую на букву «Г» металлическую конструкцию. Перешел ко второй стойке и точно так же выдернул и ее. Потом выдохнул и снова окаменел.
— Охренеть… — выдохнул Шапкин. — Вот это да…
Сержант Кинжагалиев издал горлом какой-то неопределенный шелестящий звук. Сержант Бурыба протер глаза.
— Гуманоид, братуха, ты как?.. — осторожно спросил Дрон.
Олег не посмотрел на него. Взгляд бывшего детдомовца по-прежнему был пуст и уставлен в никуда.
— Вы… — надорванно выговорил Трегрей и замолчал еще на минуту, на протяжении которой все смотрели на него, ничего не говоря и даже не переглядываясь друг с другом.
— Вы… — повторил Олег, и взгляд его понемногу стал оттаивать, по капелькам наполняться жизнью. — Вы подобны воронам… Только и можете галдеть и вырывать друг у друга куски. Вы привыкли жить для себя, единственно для себя… — речь Трегрея, вначале скрипуче монотонная, начала набирать силу. — И если сбиваетесь в стаи, то только ради того, чтобы обезопасить себя от тех, кто сильнее. Ради того, чтобы плотнее набить свою утробу и скрыть свои оплошности. И внутри стаи вы так же галдите и рвете куски, топчете слабых… В вас совершенно нет понимания
