хоть сколько-нибудь существенно повлиять на общую ситуацию. Вот в чем дело-то, Олег!
— Вам думается, система несокрушима? — выслушав Глазова, задал вопрос Трегрей.
— Ну… а ты думаешь иначе?
— Бессомненно, — и снова Алексей Максимович подивился тому, как спокойно и уверенно говорит Олег о деле, казалось бы, совершенно безнадежном. — Система вовсе не нерушима, — продолжал Олег. — Более того, система обречена. Она зиждется как раз на стремлении человека к личному благополучию, каковое, к слову, обратно пропорционально стремлению к благополучию общему — ну нельзя возвести добротное здание, присвоив половину строительных материалов… Вовсе не тайна, что нынешняя элита — это те, кто более других преуспел в расхищении тех строительных материалов, предуготованных для возведения нашего общего здания. И эта элита сознательно защищает питающую ее систему, как же иначе? Но слабость этой элиты в том, что она не способна на по-настоящему решительные действия. Не способна на жертвы. В любой схватке всегда побеждает презревший смерть. А как может тот, кто смыслом существования полагает улучшить качество своей жизни, этой жизнью жертвовать? Наш противник, Алексей Максимович, неизмеримо слабее нас. Потому что мы готовы идти до конца. До конца, понимаете? Хоть жизни положить, но правду свою отстоять. И наши ценности хоть на сантиметр в реальность продвинуть. Хоть на сантиметр. И вот за этот сантиметр мы и готовы жизни положить. А они — нет. Они слишком ценят свои чины, кресла, здоровье, деньги… и прочее, чтобы этим рисковать.
— Ну, получается так… — согласно кивнул внимательно слушавший Олега Глазов. — Это ты правильно сказал… Как жареным запахнет, они молниеносно за границу рванут всем кагалом… элита гребаная. Тем более что деньги их уже давно там. Только вот, Олег, жареным-то пока для них не пахнет. Да и потом… Менять-то их кем? Кто во власть прорвется, кроме таких, как они?..
— Властвовать должно лишь истинной элите, — пожал плечами Олег. — А то кому ж еще? Истинной элите — тем, кто полагает долгом служить народу и Государю, а не собственным прихотям. Тем, для кого стяжательство немыслимо, а следование закону — дело чести и совести.
— Государю? — навострился Глазов.
— Или тому, кому в данном пространственном континууме выпала эта участь, — не сбившись, пояснил Трегрей.
— Н-да… — проронил Алексей Максимович. — Ладно, оставим это… Истинная элита, говоришь… Дворянство, то есть? — спросил он, вопросительно посмотрев на Олега.
— Если хотите, да. Но новое дворянство.
— И откуда же это новое дворянство взять?
— Взрастить, — просто ответил Олег. — В этом и заключается первостепенная наша задача.
Около получаса после того, как отбыли Зяма и Сверчок, Ефим молчал, о чем-то раздумывая. Гусь, съежившись, мелко трясся на заднем сиденье. Бритоголовый, сидевший рядом с ним, невозмутимо курил.
— Так! — заговорил наконец Ефим. — Сейчас оба берете ноги в руки, поднимаетесь в квартиру. Осторожненько проверяете, есть кто там или нет. Сильвер!
— А? — отозвался бритоголовый с заднего сиденья.
— Следи за этим хитрованом. А то я гляжу по его настрою — вот-вот сквозанет куда-нибудь.
— Да куда он денется… — проворчал Сильвер, одарив Саню угрожающим взглядом. Ворохнулся, но попытки открыть дверцу не предпринял. — Слышь, Ефим, вообще-то так не делается…
— Как?
— Ну, если пасешь кого-то, то лишний раз лучше не отсвечивать. Я по опыту своему тебе говорю. А опыт у меня — сам понимаешь… Тем более, это гэбэшника хата…
— Во-первых, не гэбэшника, а сотрудника ФСБ, — авторитетно поправил Ефим. — А во-вторых, делай, что говорят, не пререкайся! Кого па… то есть, Михаил Сигизмундович руководить поставил? Тебя?.. Вот именно. Вперед!
Бритоголовый, звавшийся Сильвером, не стал пререкаться. Глянув на Ефима, запыхтевшего