дубинками и заостренными палками.
Процессия, в центре которой ехали мы с Гертрудой, двинулась в путь: впереди ехали Джеймс и шли люди с факелами, с обеих сторон вокруг нас двигались головорезы-наемники. Замыкал шествие Джозеф.
Гертруда заговорила — в первый раз за все время:
— Чтобы провести нас по этим районам, требуется не менее двух факельщиков. А эти люди, они защитят нас, если вдруг возникнет необходимость. Им щедро заплатили: нынче ночью они заработают больше монет, чем увидят за целый год.
Я ответила не сразу:
— Я бы предпочла, чтобы в случае нападения они не справились со своей задачей. Тогда мы уж точно не попадем туда, куда направляемся.
Гертруда пришпорила лошадь и подъехала поближе. Поскольку она не сняла капюшон, я не видела ее лица. Зато отчетливо слышала каждое слово.
— Джоанна, из-за политики короля вы пострадали гораздо больше многих. Вашему дяде отрубили голову, вашу кузину зверски сожгли на костре. Имущество вашей семьи разграбили. А потом еще вдобавок разрушили монастырь, эту духовную обитель, единственное ваше пристанище в нашем бренном мире. А вы ничего не хотите делать, чтобы отплатить за все, — абсолютно ничего.
Слова маркизы, в которых звучал столь откровенный вызов, застали меня врасплох.
— Отплатить за все? — как эхо повторила я.
Честно говоря, мне даже думать об этом было странно. Ну, посудите сами: Генрих VIII окружил себя людьми беспощадными и жестокими. Церковь при нем утратила свою руководящую роль в обществе. Армия полностью подчинялась одному только ему. Все боялись короля, и его власть полностью держалась на страхе.
— Король — наш государь, помазанник Божий, а мы его подданные, сам Бог велел нам повиноваться ему, — дипломатично ответила я.
— Сам Бог? Вы в этом уверены? — иронично поинтересовалась Гертруда Кортни.
Услышав подобное заявление, я впервые усомнилась в том, что она пребывает в здравом уме, и прошептала:
— Но ведь Генрих Восьмой — наш король.
— Возможно, он недолго им останется, — отрезала маркиза. — Папа Климент еще два года назад составил буллу, в которой отлучил короля от Церкви. Его святейшество немало потрудился, чтобы вернуть Англию в лоно истинной веры. Он долго являл истинно христианское терпение, но после совсем уж вопиющих мерзостей — я имею в виду ограбления святых усыпальниц и церквей — очень близок к тому, чтобы обнародовать свою буллу. Теперь Католическая церковь предаст Генриха анафеме.
Неужели анафеме? Это слово вызывает дрожь и ужас у всякого правоверного христианина. Помнится, наш домашний священник, чтобы хоть как-то укротить и усмирить непослушных детей из семейства Стаффордов, любил употреблять его в воспитательных целях, четко выговаривая каждый слог. У меня в ушах до сих пор звучит его хриплый голос: «А-на-фе-ма! Что это значит? А это значит проклятие, отлучение от милости Божией, изгнание, невозможность участвовать в таинствах, причащаться. Предание анафеме сопровождается исполнением торжественного ритуала, включающего колокольный звон, чтение Священного Писания и возжигание свечи — причем в конце его свеча должна быть погашена, ибо преступивший заповеди Господни лишен сияния Божьей благодати».
— Но как же король станет править страной, если его отлучат от Церкви? — недоуменно спросила я скорее себя саму, чем Гертруду, но она с готовностью подхватила мой вопрос.
— А он и не станет управлять Англией, попросту не сможет. И священной обязанностью всех христианских монархов станет смещение его с трона. Мало того, мы, его подданные, не будем иметь права сплотиться на защиту короля. Вот что будет, если его святейшество предаст Генриха анафеме.
«Ну и ну, — подумала я. — Если это правда, то в корне все меняет. Но с другой стороны, можно ли доверять прогнозам Гертруды?» Поэтому я иронически заметила:
— Ну а вы, как я понимаю, стали действовать, не дожидаясь благословения Папы? Какое предательство против короля вы уже совершили?
Гертруда фыркнула:
— Никакого. Впрочем, не стану скрывать: да, я вынула из тела государства одну мучительную занозу. Я убрала Болейнов. И вы должны благодарить меня за это.
— Это сделали вы? — невольно воскликнула я, до глубины души пораженная тем, что арест, суд и казнь Анны и Джорджа
