— Я никогда и не был в вашем доме, — возразил Игрек. — С чего вы это взяли? Я даже не знаю, где вы живете. Какой у вас адрес?
— Не приближайтесь к нашему дому! Боже ты мой! Вы что, глухой? Не приходите в мой офис и не приближайтесь ко мне. — Я чувствовала, что теряю самообладание, передохнула и постаралась говорить более спокойно и убедительно: — Больше вам нельзя появляться в нашем доме. Нельзя, понимаете? Мой муж намерен с вами расправиться. Вы даже не представляете, в каком он состоянии. Ситуация вовсе не забавная, а очень серьезная и опасная.
— Ваш муж хочет со мной расправиться? Ваш муж? — сказал Игрек. — Он что, застрелит меня?
— Не приходите к нам! Я прошу вас. Как мне убедить вас, чтобы вы этого не делали? Хотите, чтобы я снова стала с вами работать? Я готова встречаться с вами здесь, в офисе. Только ни в коем случае не приходите ко мне домой!
— Значит, все-таки вы хотите проводить со мной время. Это противоречит тому, что вы только что сказали, Виктория. Вы уверены, что ваши мысли находятся в полном согласии с чувствами? Ведь про меня вы так не думаете.
Все было бесполезно. Мне никак не удавалось убедить Игрека, он только и знал, что выворачивал наизнанку все, что я говорила, отчаянно пытаясь заставить его услышать меня. Он воображал, что это единственный способ не дать прерваться нашим отношениям. Выслушивая его возражения, я вдруг живо вспомнила ситуацию, в которой оказалась на первом курсе колледжа. Мне было ужасно трудно расстаться с моим бойфрендом из школы, который считал себя вправе звонить по ночам и затевать бесконечные ссоры. И только когда он превратил мою жизнь в сплошной кошмар, я резко и решительно порвала с ним…
Сейчас я оказалась в аналогичной ситуации — оставалось только пойти на крайние меры и одним ударом разрубить этот гордиев узел наших отношений. И я набралась храбрости и заявила Игреку, что, может, мой брак и не самый благополучный, но я люблю и уважаю своего мужа. Что я проявляла к нему интерес исключительно из-за его научных занятий, а вовсе не из-за его личных достоинств. Я откровенно заявила, что не считаю его порядочным человеком. Объяснила, что не находила его сколько-нибудь привлекательным и согласилась встретиться с ним на людях только потому, что его не могли видеть рядом со мной. Я признала, что иногда мне действительно нравилось разговаривать с ним, но это вовсе не значит, что я одобряю все его взгляды и поступки. Сказала, что не желаю знать, каков он на самом деле, потому что его истинная сущность может оказаться еще хуже той личины, которой он сейчас прикрывается.
Даже не видя его лица, я отлично представляла себе, как моя отповедь подействовала на него.
Наконец я выговорилась, и воцарилась тишина, казавшаяся оглушительной. Затем у дальней стены кабинета скрипнул паркет — видимо, он сидел на полу, прислонившись к стене, и теперь встал. Я подумала, что он уйдет, в знак презрения не удостоив меня ответа. Но как бы не так — последнее слово должно было остаться за ним.
— Я слишком хорошо к вам относился, — сказал он. — Вам нравилось, когда я оскорблял вас, потому что вам нравятся мужчины, которые относятся к вам с презрением. Вот в чем ваша проблема. Как только я начал выказывать вам уважение, вы сразу потеряли ко мне интерес. У меня, конечно, есть свои проблемы, но ваши проблемы куда серьезнее.
После этих слов раздался скрип открываемой двери, и она со стуком захлопнулась.
— Вы еще здесь? — немного выждав, громко спросила я.
Но ответа не получила и решила, что он уже ушел. Как ни тяжело было у меня на душе, все же я с облегчением подумала, что моим мучениям пришел конец. Я действительно считала, что на этом история с Игреком закончена. Сама не знаю почему. Наверное, потому, что я всегда была оптимисткой, хотя это дорого мне стоило.
Тяжело писать о случившемся 18 сентября. Хотя все произошло за считанные минуты, этот вечер стал для меня переломным моментом — с тех пор я воспринимаю свою жизнь расколовшейся на две части, до 18 сентября и после. И, наверное, это уже навсегда.
Каждый раз, когда мне приходится рассказывать о том вечере, мне задают один и тот же вопрос: «Это было прямо как в кино?» И я понимаю, что они имеют в виду. Под влиянием средств массовой информации мы думаем, что можем представить себе любые невероятные вещи. Мы видели уже столько фильмов о человеке-невидимке, что нам кажется, мы в состоянии вообразить невообразимое. В действительности же никакого сходства с кино не было, разве что в самом конце. Поэтому обычно я отвечаю: «Вовсе не как в кино, если не считать, когда это было». И люди смеются над тем, что совсем не смешно.
После тягостного разговора с Игреком я приняла еще двух пациентов и вернулась домой. Там я немедленно рассказала обо всем Джону. Он воспринял мое сообщение без малейшего удивления. Когда я сказала, что мне наконец-то удалось поставить Игрека на место и что все кончено, он лишь усмехнулся.
— Все равно на следующей неделе мы установим детектор обнаружения движения, — сказал он. — В понедельник утром приедут
