нафаршировал вас свинцом? Давай вылезай, да ручки-то, ручки не опускайте. Шагайте к административному зданию!
На выходе из ворот кладбища нам повстречался тюремщик-араб. Багор сказал ему:
– Мохамед, благодарю за работенку. Завтра утром зайдешь ко мне и получишь обещанное.
– Спасибо, – ответил араб, – непременно приду. Но, начальник, с Бебера Селье ведь тоже причитается, а?
– С ним разберешься сам, – сказал багор.
– Так это Бебер Селье выдал нас с потрохами, начальник? – спросил я.
– Я этого не говорил.
– Не важно. Хорошо, что мы это узнали.
Продолжая держать нас на прицеле, багор сказал:
– Мохамед, обыщи их.
Араб вытащил нож у меня из-за пояса. Нашел нож и у Матье.
– А ты шустрый парень, Мохамед, – сказал я. – Как тебе удалось все выведать?
– А я каждый день залезал на пальму и высматривал, где вы прячете плот.
– А кто тебя просил этим заниматься?
– Сначала Бебер Селье, а потом надзиратель Брюэ.
– Много болтаешь, – сказал багор. – Шагай! Можете опустить руки и поживей ножками.
Четыреста метров, отделявшие нас от административного здания, показались мне самой длинной дорогой за всю мою жизнь. Я был раздавлен. Предпринять столько усилий и попасться, как двум воробьям на мякине! Боже, как ты жесток ко мне!
Наш «поход» к зданию администрации вызвал всеобщее возбуждение. По пути к нам присоединялись другие надзиратели, а первый все еще не сводил с нас ствол винтовки. Когда мы подходили к зданию, за нами уже тянулся хвост из семи или восьми багров.
Коменданту уже обо всем доложили: араб дунул бегом впереди нас, как заправский скороход. Комендант встретил нас на ступеньках здания. С ним были Дега и пятеро главных надзирателей.
– Что случилось, месье Брюэ? – спросил комендант.
– А случилось то, что я поймал этих двоих на месте преступления. Они прятали плот – готовенький плот, как я полагаю.
– Что скажешь на это, Папийон?
– Ничего. Буду говорить на следствии.
– Отведите их в изолятор.
Меня посадили в камеру, окно которой, почти наглухо заколоченное, выходило на кабинет коменданта над входом в здание администрации. Камера темная, но с улицы доносились голоса, и было слышно, как разговаривают люди.
Дело раскручивалось быстро. В три – на нас надели наручники и вывели из изолятора. В большой комнате, куда нас привели, заседал некий суд: комендант, его заместитель, главный надзиратель. Дега сидел в стороне за маленьким столом, очевидно для ведения протокола допроса.
– Шарьер и Карбоньери, слушайте рапорт, поданный на вас месье Брюэ: «Я, Огюст Брюэ, старший инспектор, начальник строительных мастерских на островах Салю, обвиняю двоих заключенных, Шарьера и Карбоньери, в воровстве и использовании не по назначению казенных строительных материалов. Я обвиняю столяра Бурсе в соучастии в преступлении. Я также считаю Нарика и Кенье соучастниками преступления. И наконец, я заявляю, что застал Шарьера и Карбоньери на месте преступления при совершении акта осквернения могилы мадам Прива, которую они использовали в качестве потайного места для плота».
– Что скажете? – спросил комендант.
– Во-первых, Карбоньери не имеет к этому делу никакого отношения. Плот рассчитан только на одного человека. Я имею в виду себя. Я просто попросил его помочь оттащить маты с могилы, одному мне было не справиться. Следовательно, Карбоньери не может быть обвинен ни в воровстве казенных материалов, ни в использовании их не по назначению. Он также не может быть обвинен в соучастии в побеге, ибо побег как таковой не состоялся. А этому парню, Бурсе, я пригрозил, что убью, если не будет делать то, что сказано. Что касается Нарика и Кенье, то я едва их знаю. И к этому делу они ни пришей ни пристегни.
– Это не так. Мой информатор показывает другое, – сказал багор.
– Этот Бебер Селье, ваш стукач, может наговорить вам турусы на колесах, приплетя к этому делу совсем невинных людей. Как можно доверять доносчику!
– Короче, – сказал комендант, – вы обвиняетесь в воровстве и использовании не по назначению казенных материалов, в осквернении частной могилы, а также в попытке совершить побег. Будьте добры подписать протокол.
– Я не подпишу, пока не увижу в протоколе мое заявление относительно Карбоньери, Бурсе и свояков Нарика и Кенье.
