отпрянул назад, но надзиратель, находившийся рядом с ними, сказал ему:
– Иди вперед и держись в стороне от остальных. Встань вон там справа. Антарталия, не позволяй им общаться между собой.
Нас отделяло друг от друга не более двух метров. Антарталия сказал:
– Никаких разговоров!
Карбоньери продолжал говорить по-корсикански с соотечественником, который теперь следил за обеими группами. Багор наклонился, чтобы поправить развязавшийся шнурок на ботинке. Я тихонько подтолкнул Матье вперед. Он все понял. Посмотрел на Бебера Селье и плюнул в его сторону. Когда багор снова выпрямился, Карбоньери, не прерывая разговора, настолько завладел его вниманием, что первый даже не заметил, что я сделал шаг вперед. В ладонь из рукава скользнул нож. Только Селье мог его видеть. С неожиданной быстротой он глубоко вонзил мне в правую руку нож, который держал открытым в кармане штанов. Я левша. Одним выпадом я всадил свой нож ему в грудь по самую рукоятку. Животный крик «а-а-а!», и он рухнул как сноп.
– Назад! – закричал Антарталия, наставив на меня револьвер. – Лежачего не бьют! Иначе пристрелю, хотя мне этого не хотелось бы делать.
Карбоньери подошел к Селье и отпихнул его голову ногой. Сказал пару слов по-корсикански. Я понял: Селье мертв.
– Дай сюда нож, парень, – сказал надзиратель.
Я повиновался. Он вложил револьвер в кобуру, подошел к железной двери и постучал. Дверь открылась, и он сказал появившемуся багру:
– Зови носильщиков убрать труп.
– Кто убит?
– Бебер Селье.
– О, а я думал – Папийон.
Нас снова отправили в изолятор. Очная ставка отменялась. В коридоре Карбоньери сказал мне:
– Ну, старина, теперь держись.
– Да. Но он-то мертв, а я живой.
Антарталия вернулся один. Тихо открыл дверь моей камеры и сказал:
– Постучи и скажи, что ты ранен. Он первый на тебя напал, я это видел.
И он так же тихо закрыл дверь. Было видно, что надзиратель обеспокоен.
Эти надзиратели-корсиканцы жуткие ребята: они либо свои в доску, либо настоящие дьяволы. Я стал колотить в дверь и крикнул:
– Я ранен. Отведите меня в больницу перевязать рану.
Багор вернулся с главным надзирателем изолятора.
– Что надо? Чего шумишь?
– Я ранен, начальник.
– Ах, ранен? А я думал, он промахнулся.
– На правой руке сквозная рана.
– Открывай, – сказал другой багор.
Дверь открылась, и меня выпустили из камеры. Действительно, на мышце правой руки был глубокий порез.
– Наденьте на него наручники и отведите в больницу. Там его не оставлять ни под каким предлогом. После оказания помощи сразу же в камеру.
Когда мы вышли из изолятора, нас встретили десять надзирателей во главе с комендантом. Багор из строительных мастерских прошептал:
– Убийца!
Прежде чем я успел ответить, комендант сказал:
– Спокойно, инспектор Брюэ. Тот первый напал на Папийона.
– Не похоже, – возразил Брюэ.
– Я видел и буду свидетелем, – сказал Антарталия. – И заметьте, месье Брюэ, корсиканцы не лгут.
Когда мы пришли в больницу, Шаталь послал за доктором. Врач молча зашил мне рану без всякой анестезии. Не произнося опять- таки ни слова, он наложил на нее восемь зажимных скобок. Я не возражал и не мешал ему заниматься делом. И тоже не издал ни единого звука. Закончив, доктор сказал:
– Надо бы под местной анестезией, но у меня ничего не осталось. – И добавил: – Твой поступок совершенно не оправдывает
