двоих прикончили молодые надзиратели, которым угрожали заключенные. Затравленные люди подумали, что их собираются убивать, поэтому они выхватили ножи и бросились на тюремщиков в надежде свести счеты хотя бы с одним из них перед тем, как расстаться с собственной жизнью. Таким вот образом натуральный мятеж, который, к счастью, провалился в самом начале, обернулся странного рода самоубийством, затеянным тремя каторжниками. Это объяснение устраивало всех и было принято каждым как со стороны тюремной иерархии, так и со стороны самих заключенных. Оно оставило по себе то ли легенду, то ли правдивый рассказ – попробуй разберись. Думаю, что истина лежит все-таки где-то посередине.
Похороны Отена, Марсо и еще троих, убитых в лагере, проходили по следующему сценарию: поскольку на острове был только один ящик с дверцей для выброса трупов в море, багры сложили покойников на дно лодки и пометали акулам разом всех пятерых. Они полагали, что первые с привязанными к ногам камнями успеют дойти до дна под тяжестью своих товарищей по несчастью, пожираемых акулами. Но не тут-то было: ни один труп не успел затонуть, и все пять отплясывали джигу в море на закате солнца. Разворачивался настоящий балет белого савана: покойники дергались, словно куклы, толкаемые акульими рылами и хвостами. Это был пир, достойный самого Навуходоносора. Зрелище вызвало такой ужас у надзирателей и каторжников, что все побежали прочь, не досмотрев его до конца.
Прибыла следственная комиссия, которая провела около пяти дней на Сен-Жозефе и два на Руаяле. На допросах меня не выделяли. Через коменданта Дютена я узнал, что все прошло гладко. Филиссари отправили в длительный отпуск, вплоть до пенсии, так что сюда он уже не вернется. Мохамеду скостили весь оставшийся срок. Комендант Дютен получил еще одну нашивку.
Всегда и везде находятся нытики и недовольные. Вот и вчера один парень из Бордо спросил меня:
– А что получила каторга, стараясь для багров?
Я посмотрел на него и сказал:
– Немного. Пятидесяти или шестидесяти зэкам не придется отбывать пятилетний срок в тюрьме-одиночке за соучастие в мятеже. Совсем немного, согласен, приятель?
Гроза прошла. Между надзирателями и заключенными установилось молчаливое согласие, которое полностью сбило с толку следственную комиссию. А может, комиссии это и было на руку? Прекрасно, все утряслось самым мирным образом.
Лично я не выиграл и не проиграл, если закрыть глаза на тот факт, что друзья мои были мне очень благодарны за избавление их от перспективы понюхать суровой дисциплины. Более того, власти покончили с перетаскиванием валунов людьми. Ужасная каторжная работа была отменена. Теперь буйволы волокли камни, а заключенные их только устанавливали на месте. Карбоньери вернулся в пекарню. Я пытался вернуться на Руаяль. На Сен-Жозефе не было столярных мастерских, поэтому сделать плот не представлялось никакой возможности.
Приход к власти Петена[8] ухудшил отношения между надзирателями и ссыльными. Все принадлежавшие к тюремной службе громко и ясно объявляли себя сторонниками Петена. Один багор из Нормандии высказался уж куда более откровенно:
– А знаешь, Папийон, по сути, я никогда не был республиканцем.
На островах не было радио, и никто не знал, что происходит. Распространялись слухи, что на Мартинике и Гваделупе устроены базы снабжения для немецких подводных лодок. Где голова, а где хвост у этих слухов – вряд ли разберешься. Идут постоянные споры и дискуссии.
– Ты знаешь, о чем я подумал, Папи? Наступил подходящий момент поднять мятеж и передать острова свободной Франции де Голля.
– Значит, ты полагаешь, что Длинного Шарля приперла нужда заполучить каторжную колонию? А для чего? Ну скажи, для чего?
– Да чтоб набрать две-три тысячи людей в ряды Сопротивления.
– Прокаженных, лунатиков, туберкулезников, доходяг от дизентерии? Ну ты и шутник, однако. Тот парень не такой набитый дурак, чтобы связываться с каторгой.
– Но здесь же наберется и пара тысчонок здоровых людей?
– Это уж другой вопрос. Люди людьми, но выйдут ли из них хорошие солдаты? Не думаешь ли ты, что война и ограбление – одно и то же? Грабеж длится десять минут, а война – годы и годы. Патриотический порыв – вот что нужно для хорошего солдата. Что бы ты ни говорил, а я не вижу здесь ни одного парня, готового сложить свою голову за Францию.
– С какой стати? Это после того, что с нами сделала Франция?
– Вот мы и приехали: ты сам подтверждаешь, что я прав. К счастью, у Шарля есть другие, чтобы вести войну. А мы тут не пришей кобыле хвост. И все же, когда подумаю, что вшивые боши в нашей стране!.. А возьмем французов, которые заодно с Гансами! А
