– Быстрее! – потребовал я. – Он скоро очнется, а мне не хочется снова его бить. Его голова еще понадобится.
Но чернокнижник и не подумал сдвинуться с места.
– Ты не мог бы заняться этим где-нибудь в другом месте? – поморщился он.
– А ты не мог бы передать мне на триста бочонков опиума больше?
– И не совать свой отросток куда не следует пятнадцать лет назад? – вновь не удержался от подначки Карл Вадер.
– Довольно! – рыкнул на него Густав, выглянул в коридор и скороговоркой произнес что-то по-пахартски.
Вскоре в каюту заскочил босой, загорелый до черноты матрос и сноровисто примотал руки и ноги моего помощника к массивному креслу. После он с усилием затянул узлы и молча выбежал за дверь.
– Может, уже объяснишь нам, что здесь происходит? – потребовал тогда Сирлин объяснений.
– Видишь ли, Густав, не у тебя одного проблемы, – ответил я. – Мне тоже с кое-какими неприятностями разобраться надо.
– Просто клуб прокаженных какой-то, – хохотнул Ловкач.
– Точнее не скажешь. – Я вырвал из планшета два исписанных убористым почерком листа и протянул его мошеннику: – Якоб, вот список покупателей нашего опиума, займись.
– А транспорт?
– Дега должен был договориться насчет подвод, потолкуй с бригадиром грузчиков. С таможенниками и портовым начальством все уже решено.
– Клаас, так понимаю, от дел отошел?
– Да, опиум теперь на тебе.
– Вот порадовал так порадовал! – вздохнул Якоб, спрятал свернутые листы в карман и спросил чернокнижника: – Когда сможете начать разгрузку?
– Да хоть прямо сейчас.
– Дайте мне четверть часа, – решил мошенник, но, прежде чем успел покинуть каюту, я окликнул его:
– Якоб!
– Да, Себастьян?
– Надеюсь на твое благоразумие.
– Полагаешь, на мою честность надежды мало?
– На твою честность надежды нет вовсе.
– Не беспокойся, – ухмыльнулся Ловкач и кивком указал на примотанного к креслу Клааса. – Мне вовсе не светит оказаться на его месте.
– Это и называется благоразумие.
– Нет, такой расклад определенно не для меня, – отшутился Якоб и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Что ж, одной головной болью меньше.
Жаль, не самой главной.
– И что дальше? – поинтересовался Густав Сирлин, не скрывая раздражения.
– А сам как думаешь? – хмыкнул я, склонился над помощником и похлопал его по щекам.
Ресницы Клааса затрепетали, он встрепенулся, попробовал вскочить на ноги, но не сумел и в ужасе уставился на меня:
– Себастьян! Мастер! Что происходит?!
– Это ты мне скажи, что происходит, – попросил я. – Поведай, что именно побудило тебя ступить на скользкую дорожку предательства. – И уж тут мне не удалось удержаться от злого смешка: – Не слишком много пафоса, как ты считаешь?
– Нет, – мотнул головой парень, с некоторой задержкой осмыслил услышанное и поспешил оправдаться: – Я никогда не сделал бы такого, мастер! Я предан вам как никто другой!
– Предан… – Я произнес это слово, будто пробуя его на вкус. – Предан, да. Только не ты, а я. Я предан тобой, Дега.
– Это ошибка! Я никогда бы вас не предал! – зачастил Клаас. – Это какая-то ошибка! Меня оклеветали!
– Оклеветали в чем?
– Не знаю! Но, если вы говорите…
Густав Сирлин тяжело вздохнул и предложил:
– Себастьян, быть может, мы пропустим вступление и сразу перейдем к делу? Обычно это здорово экономит время.
– Пожалуй, так и поступим. – Я выпрямился, обошел кресло и встал у помощника за спиной. – Не буду утомлять всех долгими рассуждениями, скажу лишь, что с Васкесом ты связался зря. Это здорово ограничило круг подозреваемых. Ну а попытка повесить
