— Всякий, кто распространяет этот слух, идиот или подлец! — выкрикнул он в ярости.
— Я его не распространяю, — стал оправдываться Мадрин, — я только говорю то, что слышал.
— Да, у меня сложились довольно напряжённые отношения с отцом, но я никому не позволю клеветать на него. Это глубоко порядочный и безукоризненно честный человек. Спросите о нём тех, кто занимается браконьерством в его поместье! Они вам скажут то же самое. Он ненавидит насилие!
Бентон замолчал, и в этот момент часы на башне магистрата пробили семь.
— Был очень рад с вами познакомиться. — Встав из-за стола, он протянул мне руку. — Спасибо за прекрасный ужин. Я на время прощаюсь с вами. Надо ещё пролистать заметки к лекции. До свидания, Мадрин. Спасибо, что познакомили меня с вашим кузеном.
Когда он ушёл, Мадрин сказал, ухмыльнувшись в бороду:
— Ну, и как, по-вашему, виновен ли он в чём-нибудь?
— Если и виновен, то лишь в крайней наивности. Только наивный, как ребёнок, человек станет убеждать предпринимателя повысить зарплату рабочим и улучшить условия их труда, потому что это обернётся ещё большей выгодой. Но какое-то отношение к интересующим нас событиям он, безусловно, имеет. — Я не мог сказать сейчас Мадрину, что в пивной «Чёрный лев» люди говорили о Роберте Оуэне, выходя с тайного собрания. — Что вам известно о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна?
— Слышал, что прошедшей зимой состоялось собрание, на котором говорили о Роберте Оуэне.
Но о Лиге я ничего не слышал. Надо будет навести справки.
Я оплатил счёт, дав официанту на чай ровно столько, сколько было принято давать в Лондоне, чем, кажется, очень порадовал его. Мы вышли на улицу, и Мадрин предложил спросить о Лиге у владельца «Медведя» мистера Брина.
Это был коренастый, упитанный мужчина лет пятидесяти, с большими пушистыми усами. Здороваясь с нами, он приветливо и немного снисходительно улыбался, как и полагается человеку, у которого хорошо идут дела и который владеет лучшим отелем в городе. Он очень внимательно и, я бы даже сказал, почтительно слушал Мадрина, и я понял, что в Уэльсе поэт — человек уважаемый.
Как сообщил нам мистер Брин, собрание действительно проходило в феврале в отеле «Медведь» и было организовано обществом кооператоров. На нём выступил с докладом известный политический деятель и прекрасный оратор мистер Филип Сноуден. Главной мыслью его доклада было то, что рост кооперативного движения приведёт в конце концов к улучшению условий жизни и труда всех членов общества. Конечно, он говорил и о Роберте Оуэне как основателе кооперативного движения, и об актуальности его идей. Но мистер Брин ничего не слышал о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна.
— Впрочем, — закончил он, — в нашем городе уже имеется литературное общество, филармоническое общество, общество любителей колокольного звона, общество трезвости, общество взаимного обучения, и я не вижу никаких причин, почему бы не организовать общество Оуэна или общество Ллойд-Джорджа.
— Быть может, это просто кружок, где собираются, чтобы провести вместе время и поговорить об Оуэне, — осторожно заметил Мадрин.
Мистер Брин пожал плечами, и на том мы с ним расстались.
По главной улице мы отправились к зданию магистрата, и я смог им вволю полюбоваться. Обогнув его, мы подошли к городской библиотеке, и опять я увидел возле входа доску с надписью:
«ЭТО ЗДАНИЕ ОТРЕМОНТИРОВАНО И ДОСТРОЕНО СОЮЗОМ КООПЕРАТОРОВ В ПАМЯТЬ О РОБЕРТЕ ОУЭНЕ, ОСНОВАТЕЛЕ КООПЕРАТИВНОГО ДВИЖЕНИЯ».
— В Ньютауне чуть не на каждом шагу можно встретить имя Оуэна. Город, очевидно, гордится тем, что здесь родился великий человек.
— Если бы это было так, — с горечью отозвался Мадрин, — то на его могиле стоял бы памятник. Городские власти решили, что этих знаков внимания вполне достаточно. Мне понравилось, как вы быстро нашли общий язык с Бентоном. Вы так построили разговор, что он ни о чём не догадался, хотя вы, в сущности, допрашивали его.
— К сожалению, я не спросил его, как умерла его мать.
— Он бы подпрыгнул до потолка, если бы вы намекнули, что это преднамеренное убийство. Вы сами могли убедиться, как он относится к своему отцу. Я думаю, они в конце концов помирятся. Бентон человек благородный: ему не по душе потогонная система.
