сломать. И — чудо из чудес — метель начала стихать.
Сейчас это для меня уже не чудо. Я знаю добрую дюжину мастеров, которые могут сделать нечто подобное всего за несколько недель. Все из того же стекла и слоновой кости, не знаю, из чего они сделают снег, но древнее чудо исчезло, волшебство исчезает, когда тебе больше шести лет. Но в тот момент все это было настоящим чудом. Украденным чудом.
Я еще раз встряхнул полусферу, и снова поднялась метель, повергающая в хаос миниатюрный мир, и снова метель улеглась, воцарился прежний покой. Снова я потряс полусферу. Все это казалось неправильным. Буйство метели ничего не значило. Для чего же тогда вся ее разрушительная сила? Мужчина продолжал свой путь к церкви, а женщина продолжала ждать его у дверей дома. Я держал в руках весь мир, и как бы я его не сотрясал, заставляя части одного целого складываться в новые конфигурации, ничего не менялось. Мужчина никогда не дойдет до церкви.
Уже в шесть лет я знал о Войне Ста. На карте отца мои деревянные солдатики вели настоящие бои. Я видел, как через Высокие Ворота возвращались войска, потрепанные и окровавленные, одни женщины рыдали в тени, другие бросались к своим вернувшимся мужчинам. Я читал книги о сражениях, о наступлениях и отступлениях, о победах и поражениях. Если бы отец знал меня, он бы даже прикасаться к этим книгам не позволил. Я все это понимал и знал, что держу целый мир в своей правой руке. И это была не какая- нибудь игрушечная земля, игрушечная церковь и крошечные фигурки людей, сделанные руками древних.
Если игру нельзя выиграть, измените саму игру. Это я прочитал в книге Кирка. Не раздумывая, я бросил полусферу через голову и разбил ее об пол. Из груды осколков я вытащил фигурку мужчины размером с пшеничное зернышко у меня между пальцами.
— Ты свободен, — сказал я и щелчком отбросил его в угол, чтобы он нашел свою дорогу домой, потому что у меня не было ответов на
Я покинул сокровищницу, ничего не взяв, едва выдержав подъем по веревке. Я чувствовал себя уставшим, но удовлетворенным. Сделанное казалось мне самым правильным поступком, и я был уверен, что все остальные подумают так же и не сочтут это за преступление. С ноющими руками, покрытый древесной трухой и царапинами, я взобрался на парапет.
— Что ты тут делаешь? — Огромная рука схватила меня за горло, и ноги повисли в воздухе. Оказалось, стражники не настолько, как я рассчитывал, увлеклись монетой, которую я им подбросил.
И очень скоро я уже стоял в тронном зале, где сонный паж зажигал факелы. Для ночного освещения никакого китового жира не было припасено, потрескивали смоляные факелы и оставляли на стенах черные пятна копоти.
Сэр Рейлли крепко держал меня за плечо, я чувствовал тяжесть его латной рукавицы. Мы в ожидании стояли в тронном зале и наблюдали за пляшущими тенями на стене. Наконец паж ушел.
— Я сожалею о своем поступке, — сказал я. Хотя вины за собой не чувствовал.
— Я тоже сожалею, Йорг, — мрачно произнес сэр Рейлли.
— Я больше не буду так делать, — сказал я, совершенно не собираясь выполнять обещание.
— Я знаю, — сказал сэр Рейлли почти нежно. — Но мы должны дождаться твоего отца, а он человек крутого нрава.
Мне показалось, мы прождали отца полночи, а когда, наконец, дверь с глухим грохотом распахнулась, я сильно вздрогнул, хотя давал себе зарок этого не делать. Мой отец в пурпурном облачении, в стальной короне на голове, без малейших следов сна на лице прошел к трону, сел и положил руки на подлокотники.
— Приведите Джастиса, — сказал он так громко, словно в тронном зале стояли не мы с сэром Рейлли, а собрался весь двор. — Приведите Джастиса, — повторил он, глядя на центральные двери зала.
— Я сожалею о своем поступке, — сказал я, на этот раз я действительно сожалел о том, что забрался в сокровищницу. — Могу…
— Джастиса! — заорал отец, не глядя на меня.
Дверь снова открылась, и на телеге, в которой обычно перевозили пленников в донжон или из него, привезли моего волкодава, моего и Уилла, прикованного за каждую ногу. Телегу толкал широкоплечий человек с мягким лицом, слуга по имени Инч, который когда-то сунул мне на празднике сахарную витушку.
Я дернулся вперед, но руки Рейлли удержали меня на месте.
Джастис дрожал на телеге, глядя широко раскрытыми глазами, дрожал так, что едва мог стоять, хотя у него было четыре ноги. А у меня только две. Он выглядел мокрым, и когда Инч подвез его ближе, в нос ударила вонь горного масла, которое слуги заливают в лампы. Инч взял с телеги тяжелый молоток, которым разбивали крупные куски угля для очагов.
