Для того чтобы выполнить свою работу, ему следовало быть очень спокойным и собранным, а это мешало сосредоточиться.
«Все мне кажется, — мысленно сказал себе Ларион. — Есть просто старая сломанная машина и не более того. Как бы странно она ни выглядела, какие бы чувства рядом с ней у меня ни рождались. И главное сейчас — собрать как можно больше сил, поскольку они понадобятся и очень. Предстоит не простое воскрешение из мертвых. Сейчас и здесь потребуется все, чему я научился с тех пор как стал ведьмаком. Сейчас и здесь не дай бог ошибиться, ибо от этого зависит судьба целого города. Сейчас и здесь в моих руках жизнь сына женщины, которую я люблю».
Ведьмы.
Он еще раз повторил про себя это слово, в данном случае послужившее ему ключом, а потом медленно, словно это было для него тяжким трудом, закрыл глаза.
Ведьмы.
Он вспомнил терпкий вкус их мыслей, запутанных, как старинные лабиринты, и способных, наслаиваясь и удлиняясь, увести так далеко от реальности, что можно и не вернуться, поскольку там, куда они ведут, нет для нее места. Там она кажется безумием и абсурдом. Там скрыто умение понимать мир не таким, как он есть, видеть его в другом измерении, в которое включено и время любого отдельного человека. Там он стал таким, какой есть, и мысли, длинные цепочки незнакомых, но почему-то совершенно понятных знаков, вынесенные именно оттуда, похоже, останутся с ним навсегда. Они помогут ему сделать все правильно, подскажут порядок действий, не дадут заблудиться во времени.
Мысль, которая была ему сейчас необходима, Федоров опознал сразу. Она таилась в самой глубине его памяти, более длинная и извилистая, чем все прочие. Для того чтобы ее активизировать и приготовить к действию, надо было лишь к ней потянуться, достигнуть ее осторожно, миновав по дороге все прочие и не коснувшись их. Ему это удалось и он, чувствуя неподдельное удовольствие от того, что все сделано как надо, осторожно ее взял. Мысль, как он и помнил, была все такой же шероховатой, она подавалась и пружинила, словно резиновая. Ничего в ней за прошедшее время не изменилось.
А сколько его прошло? Кажется, полгода? Пятьсот километров? Бесчисленное количество упущенных возможностей и вероятностей?
Он прочитал первый знак, пропустил его сквозь сознание, попробовал, как гурман пробует первый кусочек экзотического кушанья. Остановиться и не идти дальше стоило усилия, но он его сделал.
Следовало завершить подготовку. Вот прямо сейчас.
Он взглянул в сторону тех, с кем пришел. Щербак стоял слишком близко, и Ларион увидел словно что-то материальное — съедающую его тоску по дочери, а также обрывки возможных вариантов судьбы.
Нет, вот на них он никогда не покушался, хотя видел, и заниматься ими не собирался. Это было не его. Он знал это точно. Тут у него ни умения, ни сил не хватит. Это не просто время.
Занятие для ведьм?
Мысль была совершенно посторонняя. Сейчас на нее отвлекаться было преступно, и он совершенно безжалостно ее откинул и тут же забыл.
Время.
Очень осторожно и внимательно он проверил течение окружающего времени, убедился, что из него не вывалился и лишь потом сказал приказным тоном:
— Солон должен подойти, а все остальные обязаны отойти как можно дальше. Не мешайте. Это очень серьезно.
И пока приказ его выполнялся, Ларион не выдержал, повернулся к тарелке, наконец-то взглянул на нее в упор, что старался не делать с тех пор, как потянулся за мыслью, доставшейся от ведьм.
В ней не было более ничего угрожающего или опасного. Живого тоже не было. Она существовала сразу в нескольких временах, не просто в прошлом и настоящем, как и положено любому предмету, а еще и каким-то образом в стороны, расслаиваясь на множество других тарелок, оставаясь в то же время собой, единственной, именно той, которая сейчас перед ним находилась.
Федорова это не удивило. Подобное было и с осколками других тарелок. Он в своей жизни их некоторое количество повидал. Сумеет ли здесь разобраться мальчик? Хватит ли у него для этого сил?
Солон уже стоял рядом, и, взглянув на него, Ларион увидел, как длинна нить его жизни.
Главное, подумал он, чтобы ее не пришлось израсходовать всю. Да нет, не может этого быть. Все случится раньше и не нужно думать о плохом, не стоит. Ибо плохие мысли притягивают невезение. Это сейчас единственное, что могло разрушить их планы.
— Я готов, — сказал Солон. — Погнали!
Голос его звучал неестественно тонко, поскольку время для него уже текло не совсем так, как для прочего окружающего мира. И,
