— А ты что думал, командовать другими — сплошное удовольствие?
— Ну, судя по тому, как ты ведешь себя, когда сидишь на моей спине, — да.
Ларион ухмыльнулся.
На подобные подначки он перестал покупаться уже давным-давно.
— Не веришь? — спросил кот.
— Верю, — ответил Ларион.
— Ах веришь? По-твоему, это справедливо?
— Да. Ты везешь, я, если понадобится, стреляю из обреза. Ну и так далее. Каждый вносит свой вклад в общее выживание. Хочешь, чтобы я тебя повез? Научись стрелять. Вот только я тебя не унесу, а тебе лапы целиться и нажимать на курок не позволяют. Значит, самой природой предрасположено, чтобы ты вез.
— О! — сказал Шестилап.
Ларион взглянул на него не без интереса.
Ну-ка, что еще выдаст усатый? Однако тот предпочел помолчать. То ли доводы признал действенными, то ли стал прикидывать, как бы приспособить к своим лапам огнестрельное оружие.
Ну и замечательно. Пусть подумает. Полезно.
Федоров снова поерзал, откинулся на спинку кресла, невольно понюхал воздух. Ему теперь, наверное, еще долго будет чудиться запах летающей тарелки. Тот, казалось, плотно впитался в его легкие и кожу, стал напоминанием. О чем? О сделанной работе? Наверное, так. О выборе, совершенном еще раньше? И это — тоже. Но главное…
Да нет, все обойдется. Город будет спасен, а значит, они победят. Победителей, как известно, не судят.
Рядом с ним послышался громкий шорох, и Ларион невольно схватился за автомат. Оказалось, это всего лишь кот. Бесшумно вошел в квартиру и теперь тащил из нее старый порванный матрац. Порванный-то он порванный, да и пружины торчат, но, если расположить его на балконе и выбрать местечко почище, можно вполне удобно устроиться, вытянув все шесть лап.
— Ну, теперь еще только попкорна ко всему прочему не хватает, — сказал Ларион.
— А что такое попкорн?
— Еще до нашествия ведьм была штука такая, которую ели на… гм… на разных зрелищах.
— А какая она на вкус?
Шестилап затащил-таки матрац на балкон и с триумфом на нем улегся.
— Не знаю, как объяснить, — сказал Федоров. — Вот попадется у какого-нибудь торговца — куплю и дам попробовать.
— Ловлю на слове.
Кот сменил позу, лег, подогнув под себя все лапы, и прищурившись, взглянул вверх. Ларион тоже посмотрел на солнце, заметил, что оно уже поднялось над крышей ближайшего дома, сладко зевнул. Спать хотелось просто немилосердно. Там, где должна была начаться битва, ничего до сих пор и не происходило. И так легко было откинуться на спинку кресла, расслабиться.
Спать…
Он открыл глаза и вдруг обнаружил, что провалился в сон не менее чем на час, судя по тому, как изменилось положение солнца. И, наверное, надо было тут же снова уснуть, поскольку на будущем месте сражения ничего не изменилось, но Ларион не смог. Он думал об Анне, о том что, возможно, потерял ее навсегда. И ему было непереносимо больно.
А потом Шестилап слегка приоткрыл один глаз и вполголоса спросил:
— Мы все правильно сделали?
— Не уверен, — признался Ларион.
— Но мы старались! А ты поступил так, поскольку иного выхода не было?
— Да, другого выхода не существовало.
— В таком случае перестань себя грызть. Закрой глаза и усни, а я посторожу. Если что-то начнется, я тебя разбужу, конечно. Главное зрелище ты не проспишь, будь уверен.
Федоров хотел возразить, но у него уже совсем не осталось желания спорить, не было для этого сил, голос кота уже воспринимался словно сквозь ватную подушку. Вот она стала плотнее, зарыла белый свет, подарила беспамятство, пушистое и очень осторожное. Оно, как опытный проводник, ловко подхватило его под руку, повело в темноту и пустоту, развлекая по дороге приятными воспоминаниями, устилая ее ощущением теплоты и покоя. В сон…
— Спишь, соня? Проснись, представление начинается.
