быть, чтобы затеять такое побоище. Знаешь, они ведь демонстрируют нам, показывают.
– Что показывают? – бездумно просипела Сажа.
– Показывают, на что способны.
Они отправились в обратный путь, когда уже стемнело, и шли под мертвенным светом полной луны всю ночь, подгоняемые утробными всхрапами «Бродяги Дика», оказавшимся никаким не бродягой, а самым настоящим душегубом и людобоем. «Комариные плеши», «мясорубки», «призраки» и остальные гостинцы, припасённые Зоной для людей и покрывающие Хармонт и его окрестности дырявым гибельным ковром, с отдалением от города стали понемногу редеть. «Пустышки», «батарейки» и прочий хлам, который и хабаром называть не хотелось и которого в мёртвом Хармонте стало теперь в избытке, тоже попадался всё реже, а на периферии, за милю-полторы до новой границы, почти иссяк.
– А ведь это их ничему не научит, – безучастно сказал Ян, когда на рассвете они пересекли границу и упали лицами вниз на живую, тронутую утренней росой траву. – Будут новые сталкеры, и новые скупщики, и новые кольцевые плантаторы, благо размеров кольца теперь хватит, чтобы потравить героином весь мир.
Сажа перевернулась на спину, подставив первым солнечным лучам заплаканное лицо. Отцепила от пояса фляжку, долгими глотками ополовинила и протянула Яну.
– Мы пробыли в Зоне больше суток, – проговорила она. – Я зверски, чудовищно вымоталась, но мне не хотелось ни пить, ни есть. Ни разу. Теперь я напилась и жутко голодна.
Ян уселся, принял флягу, вскинул ко рту и опустошил.
– Думаю, она подкармливала нас, – сказал он. – «Рачий глаз», видать, не только пропуск и не только «глаз», он ещё и рот, энергетический, что ли. Интересно, чем именно этот рот запитывали. Надо по возвращении спросить Ежи. Ладно, хотел бы я знать, что теперь делать.
– Теперь? – Сажа поднялась. – Возвращаться. А когда вернёмся, будем думать, как вытащить Карлика.
Ян угрюмо кивнул.
К полудню Ежи выбился из сил. Он шёл всю ночь, неумело ориентируясь по звёздам, с тех пор как выбросил взбесившийся компас, за которым последовал рюкзак с аптечкой и запасным комплектом одежды. Он дважды едва не утоп в болоте, один раз не удержал равновесия на склоне и скатился в расщелину, из которой трудно потом выкарабкивался, и несчётное количество раз ушибался, сдирал кожу и набивал синяки, пробираясь через буреломы из вывороченных с корнями погибших деревьев.
Когда солнце оказалось над головой, Ежи споткнулся, упал ничком в рассыпавшуюся под ним мёртвую чёрную колючку, с досады заколотил кулаками по земле. Он умудрился-таки заблудиться и понятия не имел, где находится. Натруженные ноги горели огнём, и он не раз уже успел пожалеть, что вместе с рюкзаком избавился от запасного комплекта носков.
Где-то далеко слева заворчало, всхрапнуло и смолкло. Ежи вскинулся, вскочил на ноги и поковылял в том направлении, откуда донёсся звук. Он брёл и брёл, потеряв счёт времени, бранясь на следующие параллельным курсом «Весёлые призраки», на измаравшую щиколотки сквозь изорванные брюки «зелёнку», на упорно лезущий в ноздри «жгучий пух»…
А ведь я могу отсюда не выбраться, думал Ежи, ожесточённо продираясь через очередное болото и задыхаясь от смрада. Заброшенные тренировки, сидячий образ жизни, излишний вес – он не помнил, когда последний раз посещал спортзал. Ян на семь лет старше, но ему проделать такой поход раз плюнуть, а он, Ежи… Как он будет выбираться отсюда, когда сил уже не осталось. Тем более если… Он выругался и заставил себя не думать о том, что идёт наверняка зря, что он сумасшедший, раз затеял всё это, что надо возвращаться, пока ещё не поздно, пока ещё способен переставлять ноги.
Он вышел к институтской лаборатории, когда начало уже темнеть. Он даже не сразу понял, что это лаборатория, увидев в отдалении бесформенные развалины, окружающие покосившийся остов уцелевшего корпуса. «Галоша», думал Ежи, хромая, как в детстве, к развалинам. Если ангар устоял, он выведет оттуда «галошу», и тогда…
Ангар не устоял. Ежи застонал вслух, увидев то, что от него осталось. С минуту он обречённо глядел на смятый, раздавленный металл и на пёструю кучу тряпья в том месте, где когда-то был вход. Затем, собрав остатки сил, двинулся дальше.
До клиники Каттерфилда он добрался, когда стемнело уже окончательно, последнюю милю преодолев под бледным рассеянным светом полной луны. К этому времени он наверняка знал, что идёт напрасно. Оставшиеся за спиной мёртвые городские кварталы были тому свидетелями.
В том месте, где сутки назад ещё были прорезанные в ограде ворота, Ежи остановился. От главного корпуса клиники остались
