журнал за спину Антону.
«Галоша» неспешно подплыла, замерла в пяти шагах. Из неё выскочил очкастый лаборант, суетливо обежал вокруг, застыл у входа.
– Вольно, – сказал очкастому Антон. – Спиннинг не забыл?
Очкастый отчаянно замотал головой, словно его только что заподозрили во всех семи смертных грехах.
– Ну тогда грузи, что ли, «мальчиков».
Лаборант с энтузиазмом принялся орать на киберов. Один за другим те скрылись в «галоше».
– Всё, что ли? – полуутвердительно спросил Ежи. – Он оглянулся и неожиданно увидел спешащую через институтский двор девушку, в которой с удивлением узнал Мелиссу Нунан.
– А она тут зачем? – озадаченно повернулся Ежи к Антону.
– Надо, – важно ответил тот. – Синдром Голикова – Пильмана будет освещаться независимой прессой.
Ежи хмыкнул и полез в «галошу». Снаружи Антон, встав в позу древнегреческого героя, принялся любезничать с независимой прессой.
– Антон! – прикрикнул Ежи строго. – Давай залезай, интервью откладывается.
– Слово напарника закон, – шутливо отрапортовал прессе Антон.
Он запрыгнул в «галошу» и, перегнувшись через борт, замахал рукой. Грузный краснорожий начальник охраны аж подскочил на месте и, переваливаясь, припустил к «галоше».
– Руки прими! – сипел он на ходу. – Руки прими, говорю, сучий сын!
Антон удивлённо захлопал глазами.
– В чём дело? – спросил он.
– А ты не знаешь, в чём? – Красная рожа начальника охраны стала багровой. – Кто идёт в Зону, не прощается, дурак ты дурацкий. Герой, тоже мне, так тебя и растак! Напарника хотя бы пожалел, если самому невтерпёж на тот свет.
Антон покрутил пальцем у виска и уселся рядом с Ежи.
– Болван какой-то суеверный, – сказал он. – Одно слово – Боров. Тоже мне, охрана. Попрощаться с девушкой, видите ли, нельзя – тебя, видите ли, от неё охраняют. Давай поехали.
– Как у тебя с ней? – спросил Ежи, тронув «галошу» с места.
– Да так. Никак. Давай уже жми быстрее, раньше начнём, раньше гробанёмся.
Ежи рванул ручной тормоз, «галоша» дёрнулась и встала.
– Придержи язык, – сказал Ежи жёстко.
– Ладно, извини, – Антон насупился. – Не думал, что ты суеверный.
«Галоша» тронулась. Миновала институтские корпуса, вдоль парковой решётки добралась до поворота и, качнувшись, поплыла к Зоне. В трёх шагах от границы кольца Ежи притормозил. Отсюда в глубь Зоны разбегались вешки четырёх провешенных трасс. К гаражам вела самая старая, по которой ходили ещё первые институтские смельчаки.
У Ежи внезапно затряслись руки, лоб пробило испариной. Он утёр его рукавом спецкостюма и вопросительно посмотрел на Антона.
– Угу, – кивнул Антон в ответ на не заданный вслух вопрос. – Мне тоже страшно. Поехали.
Первые десять минут молчали. «Галоша» неторопливо перебиралась от вешки к вешке, по левую руку медленно проплывали мрачные дома Чумного квартала с обшарпанными фасадами, чёрными провалами выбитых окон и грязно-серыми глазницами уцелевших. Ежи оглянулся. Сзади уныло съежились покорёженные первый и второй корпуса Института. Выцветший плакат с надписью «Добро пожаловать, господа пришельцы!» левым краем ещё держался на фасаде первого корпуса, правым, рухнувшим, утыкался в землю. Был плакат по периметру обнесён «мочалом», словно траурная лента увядшим лавровым венком.
– Напьюсь вечером, – сказал Антон. – Ох и напьюсь. Договорились уже.
– С этой? – без особого интереса спросил Ежи. – С Мелиссой?
– С ней.
– Так что у тебя с ней всё же?
– Поначалу думал – влюбился, – Антон насупился, – а потом пригляделся – та ещё штучка. Понимаешь, вроде бы и своя девка. В доску своя, у нас так говорят. За словом в карман не лезет, не жеманится, не выделывается, пьёт как мужик. Но знаешь, что-то в ней не то, а что именно, пока не пойму.
– Что ж ты тогда с ней встречаешься?
