Существо шарахнулось в сторону, застыло, и Ян, теперь уже спокойным голосом, стараясь звучать дружелюбно, позвал: «Мария! Иди сюда!» – и поманил эту несчастную рукой.
Она приближалась, глядя на Яна снизу вверх чёрными, лишёнными зрачков глазами. Добралась до подножия холма и, не отрывая взгляда, стала взбираться. У Яна ёкнуло в груди, когда она ступила на «комариную плешь». И хотя он знал, что «плешь» ей нипочём, как ему тогда, в Первом Слепом квартале, сердце непроизвольно сжалось и пропустило ритм.
Внезапно Яна захлестнула жалость к этому существу, к этой женщине, одинокой, несчастной, уродливой, переделанной Зоной, перекроенной под чужой, неведомый, злой стандарт.
– Мария, – сказал он с горечью. – Что же ты…
Она остановилась в пяти шагах, и Ян подумал, что Мария вытянет сейчас руку, чтобы проверить, протестировать его, но она не стала. Вместо этого она раскрыла рот, и видно было, как пытается, тщится сказать что-то, но слова не шли из неё, и до Яна доносилось лишь невнятное, тонкое поскуливание.
– Мартышка, – сказал он тогда. – Мартышка, что же они с тобой сделали.
Она бросилась к нему, и Ян обхватил, обнял её за плечи, прижал к груди, дрожащую, забившуюся у него в руках.
– Мартышка, – говорил он, упираясь подбородком в заросшую густой жёсткой шерстью макушку. – Беда, Мартышка. Беда.
Он не знал, сколько времени они так стояли. Пришёл в себя он, лишь когда Мария, оторвавшись от него, побрела прочь. Сгорбившаяся, жалкая, поникшая. Потом она внезапно рванулась, вихрем пронеслась по склону, перескочила через то, что осталось от десантника, через кочку, похожую на сомбреро и помчалась назад. Добежала, бросила «рачий глаз» Яну к ногам, на секунду застыла и медленно, не сводя с него глаз, попятилась. Споткнулась на спуске, удержала, взмахнув руками, равновесие и вновь попятилась. У подножия остановилась, замерла, долгие десять секунд они смотрели друг другу в глаза.
Слева грохнуло, затряслась под ногами земля. Яна качнуло, он неловко упал на колени, а когда поднял взгляд, Мария уже уходила, медленно, с опущенной головой. Затем ускорилась, побежала и через минуту исчезла из виду.
Ян подобрал с земли «рачий глаз», уложил в ладонь и пару минут завороженно смотрел, как затухает пульсация, меняя цвет с красного на матово-белый. Потом он поднялся, с минуту поразмышлял, что делать дальше, и решительно пошагал туда, откуда недавно доносились грохот и рёв.
Он брёл, не разбирая дороги, и лишь опытным, намётанным глазом сталкера отмечал, что в десяти шагах слева материализовался «Весёлый призрак», а в сорока справа наросли на болоте кочаны «чёртовой капусты» – много, целый огород. И что прямо по ходу россыпь «синей панацеи», а перед ней два пёстрых пятна, в пяти футах одно от другого. Как же вас звали, молокососы, подумал Ян, добравшись до пятен и на мгновение остановившись. Наверное, никак: клички вам ещё не достались, это ведь непросто здесь – заработать кличку, для этого надо хотя бы один раз вернуться.
Он двинулся дальше, пытаясь посчитать, сколько раз возвращался сам, сбивался, пересчитывал и, наконец, плюнул. Впереди вновь загрохотало и заходила под ногами земля, но Ян даже не сбавил шага, он шёл и шёл, упрямо, набычившись, пока не увидел вдали развалины завода. Тогда он остановился, окинул взглядом мёртвый, некогда производственный пейзаж и двинулся напрямик. Пробрался через пустырь, на котором когда-то, видать, хранились ожидающие вывоза на свалку отходы. За полвека отходы частично сгнили, частично обратились в труху, а в основном свалялись, спеклись друг с другом и корячились теперь на пустыре, словно противотанковые надолбы на поле, через которое танки всё-таки прошли.
На разбросанный между надолбами, вросший в бетон и врытый в землю хабар Ян внимания не обращал. Здесь было его не меньше, чем в Слепых кварталах, а возможно, и больше. «Пустышки», «брызги», «браслеты», «вертячки», «погремушки» – от чужеродных общему запустению и упадку блестящих, зачастую нарядных предметов рябило в глазах.
Ян одолел пустырь и вышел к проходной. Ограда вокруг пропускного пункта обрушилась, искрошилась, а сам пункт уцелел, и хромированная вертушка-турникет стояла как новенькая, лишь поскрипывала на ветру.
– У меня пропуск, – насмешливо сказал Ян и протянул ладонь с надёжно умостившимся в ней «рачьим глазом».
Он пнул турникет ногой, отчего тот жалобно заскрипел, но повернуться и не подумал. Тогда Ян пожал плечами и, воспользовавшись отсутствием ограды, мимо вертушки проследовал на территорию.
Снова взревело, на этот раз так громко и близко, что пришлось заткнуть уши. Земля под ногами заходила ходуном, и Ян поспешно уселся, устоять на ногах нечего было и думать.
– Ну что, выдохся? – спросил Ян, когда грохот стих и земля снова стала вести себя адекватно.
Никто не ответил. Тогда Ян поднялся и мимо штабелей арматуры, мимо нагромождения труб, мимо ткнувшегося капотом в землю самосвала с завалившимся кузовом пошёл к развалинам ближайшего цеха.
Смотреть здесь было не на что: крыша цеха обрушилась вместе со стенами и похоронила под собой всё, что когда-то было внутри.
