ную трибуну, на ней стояла… виселица. Под петлёй на та-
буретке стоял немецкий офицер, его лицо было в кровопод-
тёках, он безучастно закрыл глаза. На брезенте, в грузовике
лежали трупы уже повешенных немецких солдат, психоз
толпы уже достиг своего апогея. Рядом с виселицей стояли
немецкие солдаты с окровавленными лицами и в изорван-
ной форме. Противоестественность всего происходящего
приковала его взгляд, что здесь происходит, посреди Города
вешают пленных. Кто-то безразлично смотрел на происхо-
дящее, кто-то кричал что всех их надо перевешать, кто-то
откровенно протестовал, но его тут же прерывали. Офицер
НКВД пнул табуретку… пленный повис в петле… а в это
время на соседней улице играла гармонь и из окон дома на-
против доносился патефонный голос Утёсова.
Солдаты сгрудились кучей и с удивлением смотрели на
это действо. Им, прошедшим десятки ночных и дневных
атак, познавшим ужас рукопашных боёв, хоронившим дру-
зей или то что от них осталось было омерзительно на всё
это смотреть:
— Мы их стреляем, штыками колем, гранаты в них ки-
даем, но чтоб табуретки из-под них выбивать…
— На кой хрен их тут вешают, они ж такие же окопники
вшивые, как и мы.
Солдаты недоумённо переминались с ноги на ногу:
