невзначай коснувшись щиколотки, двинулись выше, по шву чулка. Медленно так двинулись.
- Я щекотки боюсь, - на всякий случай предупредила Тисса, испытывая огромнейшее желание спрятать ногу под одеяло. Обе ноги.
И руки тоже.
- А разве щекотно?
Ну вот зачем говорить ей в шею? Или не говорить... нет, лучше пусть говорит, чем целует. Хотя неприятно не было. Скорее уж любопытно очень.
- Вы меня домогаетесь?
В этом Тисса была почти уверена. Тем более что пальцы добрались до подвязки и теперь очень осторожно, бережно потянули вниз. Шелк соскальзывал, и случайные прикосновения к коже вызывали совсем не те ощущения, которые положено испытывать приличной девушке в подобной ситуации.
- Еще нет, но скоро начну, - а голос у него изменился как-то. - И что, ни слез, ни обмороков?
Насмехается? Как будто не знает...
- Вы... вы вправе поступать так, как считаете нужным.
Он вдруг отстранился - резко, Тисса едва не упала на спину - и, вручив чулок, велел:
- Умеешь ты осадить. Дальше - сама. Чтобы когда вернусь, ты лежала в кровати и, желательно, спала.
- Я вас обидела?
- Нет, ребенок. Это скорее я тебя обидеть могу. А мне бы не хотелось.
Тисса опять ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. И когда тан ушел - вот что она такого сделала, чтобы его разозлить? - стянула несчастный чулок. Почему-то хотелось плакать, но слезы в данный момент были совершенно неуместны.
А волосы растрепались.
И ленточка потерялась.
Из-за ленточки сейчас расстраиваться глупо - наименьшая из ее проблем, - но Тисса все равно расстроилась и до крови почти губу прикусила. Вот почему с ней всегда происходят какие-то несуразицы?
Ленточка отыскалась на кровати.
Если велено спать, то следует спать. Вот только волосы заплести, а то утром не расчешешь... про утро вообще лучше не думать. Будет стыдно.
Уже стыдно.
А к завтрашнему вечеру... об этом лучше не думать. Все равно ничего уже не изменить.
Забравшись под одеяло, Тисса свернулась калачиком и закрыла глаза. Если заснуть не выйдет, то она хотя бы притворится. Она лежала, лежала и действительно почти уже задремывать начала, когда вернулся тан. Он лег рядом и, обняв, тихо спросил:
- Спишь?
- Нет, - честно ответила Тисса.
- Зря.
Она не нарочно. И постарается исправить, но сон опять ушел, а молчать было невыносимо.
- А тот корабль... вы успели?
- Успел. Я боялся, что они снимутся с якоря раньше, чем мы известим прибрежную стражу. Но выяснилось, что барк простоял бы еще несколько дней. И в принципе, можно было бы не спешить. Зачем ты опять косу заплела?
- Так спать удобней, - Тисса хотела перевернуться: разговаривать спиной к собеседнику невежливо, но ей не позволили.
- Пожалуйста, не ерзай, - попросил тан. - Я избытком нравственности не страдаю.
В этом Тисса убеждалась неоднократно. Благородный человек уступил бы кровать Тиссе, но... тан ведь тоже устал. Он уже немолод. Хотя и не сказать, чтобы стар.
Но Тисса спиной слышит, как быстро и часто бьется его сердце. И это нехороший признак: тану следует принимать настойку боярышника, но он же обидится, если предложить.
Ему не нравится быть больным.
- Что они везли?
- Рабов. Незаконных. Поэтому пришлось ждать темноты. Если бы они заметили нас, то предпочли бы избавиться от груза.
Как? И Тисса поняла.
- Я уже видел такое. Людей выбрасывают за борт в цепях. Цепи тяжелые и выплыть не получится. А нет тел, нет и улик. Но сейчас нам повезло. Никто не пострадал.
А Тисса на него еще и злилась. Сидела. Думала всякие гадости. И дважды мысленно поругалась.
- И что с ними будет?
- С работорговцами? Их казнят. А рабов отпустят, только... - он вздохнул как-то совсем уж печально. - Найдется кто-нибудь другой... или третий... я столько этих кораблей видел. Иногда кажется, что все, что я делаю - лишено смысла. И в этом мире ничего уже не исправить.
Не удивительно, что у него сердце беспокойное, за такими заботами... еще и Тисса ведет себя неправильно. Она бы и рада иначе, но не знает, как.
- Ничего не исправить, если не пытаться исправлять. Так дедушка говорил.
- Он был умным человеком. А ты закрывай глаза. Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь не столь мрачное? Однажды я попал в мир, созданный из огня. Там реки лавы текут по красному камню, а небо - цвета крови. Их солнце белое, большое и очень жестокое. Оно слишком близко к этому миру и давит на него, а если и исчезает с небосвода, то ненадолго. За несколько минут реки остывают и даже покрываются тонкой коркой. А камень хрипит и трескается.
Когда-то Тисса любила сказки.
Но Их Сиятельство не походили на престарелую нянюшку, которая рассказывала истории про альвов, сумеречников и прочих выдуманных существ. Хотя нянюшка полагала их отнюдь не выдумкой. И всегда оставляла блюдце молока для полной луны: чтобы волосы у Тиссы лучше росли и не темнели. А на ножку кровати привязывала красную нить, от кошмаров...
- Я возвращался туда раз за разом. Странно быть драконом... маг не проламывает мир, но как бы становится частью его, кем-то или чем-то, что способно выжить.
- Драконов не существует.
Как лунных кошек, сонников и цокотушек, которые крадут железные гвоздики из подков и подметок.
- Существуют. Там. Они рождаются в жерлах вулканов из углерода. Изначально они - кристаллы, которые растут, пока не становятся достаточно большими, чтобы появился разум. А разум кристалл изменяет в сущность. Я уже был взрослым... почти взрослым.
Он был драконом? Чешуя, когти и крылья? Пещера с сокровищем и прекрасная дева... у нянюшки драконы всегда прекрасных дев воровали. Правда, потом появлялся благородный рыцарь и дракона убивал.
Хорошо, что это - сказка.
- У меня были крылья, способные выдержать напор солнечного ветра. И когда начиналась гроза - а в месяц горячего солнца грозы бывали постоянно - я поднимался. Высоко. Выше других. Мое тело пылало и плавилось, я почти сгорал и, падая, нырял в озера лавы. Они казались прохладными. Мне жаль, что я не умею рисовать так, как Кайя. Я бы нарисовал для тебя этот мир.
- Вы... никогда туда не вернетесь?
- Скорее всего.
Ужасно. Он с такой нежностью говорит о том мире... быть драконом. И летать выше других. Там, наверное, не имело значения, что тан родился рабом. Вряд ли драконы знают, что такое рабство. Так Тиссе казалось. И титулы им не важны.
Они свободны в своих желаниях.
А тан взял и отказался.
