Нэндэг права – неугомонного и не поддающегося воспитанию.
– Если купить для нее костяной гребень и каждый вечер расчесывать волосы, а потом класть на подоконник…
– …и молоко ставить, в блюдце, – Тисса поправила одеяльце, – то волосы будут длинными.
– И цвет не поменяют. Я всегда хотела исключительно девочку…
Но тот, кого она ждала, умер. И леди Нэндэг осталась одна.
Брайан, вытащив из кармана соколиное перо, помахал перед носом Йена и, убедившись, что тот видит, побежал, впрочем, не слишком быстро.
Темнота проникла сквозь заслоны окон, просочилась в щель меж дверными створками, поползла, укрывая плиты бархатным ковром.
И голоса смолкли.
А свечи вдруг показались такими ненадежными. Что эти робкие огоньки? Неловкое прикосновение, и погаснут. Слишком мало света. Слишком много темноты.
И люди Седрика тянутся к оружию.
Голос леди Нэндэг был громок и силен. Он наполнил чашу зала и заставил свечи поклониться. Но пламя разгорелась ярче.
Тисса знала эту песню.
И не только она. Шарлотта подхватила оборвавшуюся нить мелодии.
Слово за слово, бусины на нити. И злая ведьма обманом увлекает несчастную девушку, за которую некому заступиться, на скалу. Взмахом руки превращает сироту в чудовище…
Тьма любит подобные истории.
И кто-то принес флейту, а кто-то звенит серебряными браслетами.
Йен выполз из-под стола и устроился рядом с корзиной, Брайан – по другую ее сторону. Рыжий и черный… а беленького все-таки не хватает.
Баллада длинная, а за ней – и другая начнется… третья… пятая… пока не отступит либо страх, либо темнота. Впрочем, за себя Тисса не боялась.
Осталось всего-то восемь часов…
Тисса видела время. Секунду за секундой, капли воды в пустеющей клепсидре.
Но медленно. Как же невыносимо медленно!
В большом зале больше не поют – устали. Но и не боятся – привыкли. Тьма отступила перед сотнями свечей, и проще думать, будто бы ее не существует вовсе. Дамы занимаются рукоделием, сплетничают, обсуждают грядущий бал и войну, которая, быть может, и случится еще. До осени далеко.
А если случится, то, вне всяких сомнений, не будет долгой.
По ту сторону вала не осталось воинов, так, мятежный сброд, ошалевший от голода и вседозволенности. Достаточно одного удара и…
…пусть говорят.
Дети бегают по залу с визгом и криками, нянечки издали следят за ними, переговариваясь о чем-то своем, наверняка о той же войне.
…или о том, что за валом остались родичи. Тисса знает, что у многих остались.
Появление Седрика нарушает то подобие гармонии, которое воцарилось в зале. Он ищет взглядом жену, и Шарлотта не отворачивается, как обычно, когда таит обиду. Она улыбается и прижимает к груди рубаху. Вышивка еще не закончена, но это не имеет значения.
– Ваша светлость, – Седрик держится с обычной почтительностью, и за это Тисса ему благодарна, – затмение действительно случилось и, вероятно, продлится несколько дней. Но порядок наведен, и… иной опасности нет.
Это значит, что можно уходить.
– Благодарю. – Время все-таки вышло, почти уже… несколько минут – это ведь ерунда. – Но не могли бы вы оказать мне еще одну услугу?
Тисса почти уверена, что не справится сама.
Если бы Урфин мог идти, он бы вышел из башни. А раз так, то… она помнит, до чего он тяжелый.
– Я присмотрю за девочкой. – Леди Нэндэг расчесывает пуховые волосики Шанталь резным гребешком. – Мы поладили. Правда, моя красавица? Ты не то что эти несносные мальчишки…
Мальчишки уснули под скамьей, обняв друг друга. Йен опять где-то ботинки потерял.
Коридоры Ласточкиного гнезда освещались факелами. Тисса надеялась, что запас их будет достаточен, чтобы переждать затмение. В конце концов, в подвалах замка хватает свечей, воска и свиного жира, который тоже можно использовать при необходимости, конечно, если необходимость возникнет.
Чем ближе Тисса подходила к запертой башне, тем сильнее колотилось сердце. Не надо думать о плохом… просто не надо, и все.
Урфин жив.
Он не может взять и умереть, бросить Тиссу и Шанталь тоже… и Ласточкино гнездо. И лорда- протектора, которому нужен… и вообще, у него не такой характер, чтобы просто умереть.
Дверь открылась. И оставив Седрика за порогом – он был против, но Тисса настояла, – она шагнула в полумрак башни.
Комната. Просто комната. Глухая – серые стены и серый же потолок. Пол гладкий, темный.
Урфин сидит в углу, подвернув одну ногу под вторую. Он упал, если бы не стены. Из уха кровь идет. Из носа тоже. Но жив.
Тисса прижала ладони к груди: сердце билось. И дышал. Это ведь главное, что сердце работает…
Его надо перенести. И доктора позвать. Тисса, конечно, не видит открытых ран, но она слишком мало знает об искусстве врачевания, поэтому пусть доктор скажет, когда ее муж поправится.
– Боюсь, ваша светлость, что никогда. – Он был хорошим доктором, степенным и терпеливым, где-то снисходительным, но в то же время, несомненно, обладающим многими способностями.
Он зашивал раны так, что они срастались, почти не оставляя шрамов.
Он останавливал кровь.
И вправлял кости.
Умел лечить кожные язвы и желудочные колики, зубную боль и подагру, водяницу, рожу и многие иные заболевания, коих было множество. А теперь он говорил, что Урфин никогда не поправится.
– Посмотрите, леди. – Доктор приподнял веки. – В его глазах – кровь.
Они и вправду были красны, но…
– И они утратили способность различать свет. – Он поднес свечу. – Зрачки неподвижны. Кровь из ушей. Неспособность испытывать боль…
Длинная игла вонзается в ладонь.
– Я видел подобное прежде. Удар или же сильнейшее волнение приводит к тому, что кровеносный сосуд в голове лопается, и мозг переполняется кровью. Чаще всего такие люди умирают сразу же…
Урфин был жив.
Доктор достал из кофра склянку и серебряную чарку.
– …однако если этого не происходит…
Он отсчитывал каплю за каплей.
– …самое большее, что можно сделать – облегчить их участь.
– Вы ему поможете?
У зелья был характерный запах. Тисса знает его… надо вспомнить.
– Конечно, ваша светлость.
– Стойте!
Она вспомнила. Резкий пряный аромат. Невзрачная травка с белыми цветами и толстым корневищем, которое мылилось в руках и сушило кожу. Мама запрещала Тиссе и близко подходить к вдовьему цвету.
– Вы собираетесь его отравить?
– Ваша светлость, – доктор отставил пузырек и чарку, – он уже мертв. То, что вы видите, лишь иллюзия жизни, которую можно поддерживать до бесконечности. Но ваш супруг никогда сам не откроет глаза, не
