Я пытливо заглянула в карие глаза.
— Зачем?.. — Это все, что мне удалось спросить. Слишком сильным было ошеломление.
Он на мгновение замер, застыл словно каменная глыба — такой же далекий и бесконечно отчужденный. Мне показалось, вначале он не собирался делиться чем-то глубоко ранящим и личным, спасая гордость и обожженную неправильной любовью душу. Но потом все-таки пересилил нежелание и ответил.
— Потому что здесь ты есть, — пояснил он мне, наклоняясь и чувственно целуя шею. — Потому что здесь ты носишь мое кольцо. — Его губы прокладывали вниз огненную дорожку. — Потому что здесь я верил, что мы проживем вместе всю жизнь и умрем если не в один день, то хотя бы на руках друг у друга.
— Теперь ты поменял свое мнение? — высвободилась я из его объятий.
Он хрипло признал:
— Я все еще хочу тебя.
Если во мне взглядом сделают дырку, то меня оштрафуют и поставят такой выговор на вид, что я потом пару веков буду мотаться по урегулированию конфликтов где-нибудь на Марсе! Уговаривать красные камешки не пинать оранжевые!
— А я тебя — нет! — Тайно скрестила пальцы.
Меня Саш так хитрить научил. Сказал, если я уж начала беззастенчиво врать (на этом месте я его остановила и клятвенно пообещала врать застенчиво и изредка высовываться из-за стены. Брат в ответ пообещал применить телесные наказания… Не будем о грустном и жестоком), так вот, если уж я начала искажать правду, то хотя бы должна скрещивать пальцы и просить прощения. Прощения я собиралась просить оптом, а пальцы — всегда пожалуйста, мне не трудно.
— Для тебя ничего не значил наш брак, да? — спросил Никос, пытливо глядя мне в лицо и мягко сжимая мою руку.
Я сделала непроницаемую физиономию и отрицательно покачала головой:
— Виновата, сэр. — Одновременно с этим отступила назад, вырывая ладонь из капкана его пальцев.
— Врешь! — уверенно заявил он, шагая ко мне. — Врешь! Врешь!
— Это ты себя убеждаешь или меня?.. — разжала я губы и попыталась отшатнуться. Не вышло. — Нашего брака нет и не будет!
— Ошибаешься, Джул. — Он развернул меня лицом к противоположной стене, и я потеряла дар речи. — Наш брак ЕСТЬ, и я не отступлюсь!
Вся противоположная стена напоминала иконостас из моих фотографий. Я совершаю пробежку по набережной. Я выхожу из бассейна. Я ловлю губами ветер. Я с распущенными волосами. Я. Я. Я…
Как описать то, что поднялось изнутри? Такого просто не может быть. НЕ ДОЛЖНО! Этот человек не может быть таким. Это неправильно! У меня в досье написано — донжуан, бабник и сексуальный террорист! ВСЕ! Приговор я обязана исполнить!
Вышней волей Никос Казидис должен прочувствовать сполна, каково это — попасть в лапы безжалостного хищника, который привык брать, но не знает слова «дать», если только это не относится к мелким денежным подачкам. Каково это — любить, страдать, дарить свет своего сердца без взаимности. Когда от тоски готов выть или лезть в петлю. Как жить бедным и беспомощным, не имея возможности повлиять на происходящее. Мучительно наблюдать за паровым катком чужой жадности и жестокости. Каково иметь дело с любимым существом, которому неведомо само понятие милосердия.
До тех пор пока громадный мешок безнадежного «ячества» и эгоцентризма не сгорит на труху в горниле страданий, пока Никос не научится ценить нетленное и заботиться о других, не только о себе, — быть ему в жерновах судьбы. И это не я решила.
Свой приговор когда-то он подписал сам. И не один раз — тысячу. Так тому и быть.
А я — что я? Всего лишь исполнитель… обязательный и аккуратный исполнитель. Но почему невольно кривятся в пароксизме кончики губ и в глаза словно попала беспокоящая соринка?
Я глубоко вздохнула и сбежала, спасая остатки шаткого здравомыслия под крик:
— Я не отступлюсь!
С трудом разжав зубы, сообщила своей команде:
— Мы уезжаем!
И поскакала галопом в лифт. Прислонившись к зеркальной стене, перевела дух — и тут меня согнуло.
Мне больно… БОЛЬНО! Печет огнем, мучительно жжет сердце. Впервые в моей жизни… моих жизнях…
Две маленькие хрустальные слезинки скатились по щекам. За эту бесценную влагу многие заплатили бы миллиарды, пошли на любое преступление. Если бы только знали…
Я взглядом приказала Марче и Рону снять с моих щек искрящиеся прозрачные капельки и забыть. Просто проглотить этот дар и никогда не вспоминать об этом.
Я знала: на следующем обследовании у Рона обнаружат, что опухоль и метастазы исчезли; а Марча наконец-то сможет иметь детей. Двух славных детишек — Валентайна и Ноэль.
Ангелы не ходят по земле. Они гуляют по офисам, ездят в лифтах небоскребов и… горько-прегорько плачут…
ГЛАВА 23
Между первой и второй — перерывчик небольшой!
— Ни за что! — отрезала моя дальняя родственница Вемуля, специализирующаяся на добром, вечном и с кулаками — то есть девушка подвизалась на тяжком и неблагодарном поприще ангела-хранителя. Причем имела приличный стаж и заработала отличия. Отличий было много. Разных. Например, над обеими ее бровями присутствовали едва заметные шрамы. Происхождение которых, замечу, упорно замалчивалось.
— Ну пожа-а-алуйста! — снова заканючила я. — Вемулечка, милая, мне не разорваться!
— То есть ты хочешь, чтобы на шпагат села я? — Отложив вязанье, которое терпеть не могла, но, увы, по статусу ей полагалось, светлая шатенка вперила в меня строгий взгляд школьной учительницы.
— Не совсем! — обтекаемо выразилась я. — Видишь ли, Вемуля…
— Короче! — перебила меня девушка.
— Короче, мне за ним не уследить! — с глубоким сожалением призналась я. — Когда меня имеет начальство, этот неугомонный муд… мужик умудряется откуда-нибудь или куда-нибудь прыгнуть, или порулить, или…
— И ты хочешь, чтобы я себе эдакое счастье на шею повесила? — Серые глаза обещали мне все прелести рая. Дисциплинарные.
Я не купилась!
— Вемулечка, ты же любишь рыбалку, плавание и чтение?
Девушка согласно кивнула.
— Ну и он любит!
— Да?.. — задумалась родственница. — Если так, возможно, я смогу взять над ним временное шефство. — Воодушевилась: — Поплаваем в Ионическом, Адриатическом или Эгейском море, почитаем, позагораем… рыбку половим… Сто лет мечтаю об активном отдыхе.
Я, как почетный подстрекатель, активно поддакивала в нужных местах. В нашем деле главное — подходящий настрой!
