— Я одного не понимаю, — Виттар сжал кулаки, унимая противную дрожь в пальцах. — Что мне с ней делать?
— Что хочешь. Отрекись. Выкинь за дверь…
И как долго она протянет на улице? В лучшем случае отправится в дом терпимости. В худшем — не Виттар, так кто-нибудь другой прислушается к песням Кагона.
— …отошли куда-нибудь. Сделай любовницей.
— Что?
Виттару показалось, что он ослышался. Но Стальной король любезно повторил:
— Любовницей. Ты же так и не удосужился найти кого-нибудь, а напряжение определенно не мешало бы сбросить. Заодно и теорию свою проверишь.
Это шутка такая?
— Свадьбу, каким бы ни был результат, не переиграешь. И если появился альтернативный вариант, то следует им воспользоваться. А крепкие бастарды ни одному роду еще не вредили.
Не шутка, но услышанное плохо укладывалось в голове Виттара.
— Она молода. Предполагаю, что красива. Воспитание получить успела. Не глупа, если сумела продержаться четыре года. Из хорошего рода, перед которым ты не имеешь никаких обязательств. В свою очередь ты ее расы. Высшего рода. Не стар. И насколько я тебя знаю, будешь обращаться с ней уважительно. Как бы ни сложилось, на произвол судьбы не бросишь. Попробуй. Если она тебе не глянется, отошлешь, — завершил речь Стальной король. — Или подаришь кому-нибудь. Полагаю, вскоре появятся охотники…
И это предположение почему-то крайне не понравилось Виттару.
Кроль коснулся ладьи.
— Вы оба ничего не теряете…
Виттар думал, пока добирался домой.
Пока рассматривал дом, какой-то вдруг неряшливый, заросший пылью.
Пока мерил шагами библиотеку, пытаясь обнаружить некое обстоятельство, которое сделало бы задумку Короля невозможной.
Пока ждал Торхилд, подбирая слова.
Она вошла в библиотеку и поклонилась. Бледная. И нервозная. Ждет, что ей на дверь укажут? Или уже умереть приготовилась?
— Садись.
Торхилд страшно. И в то же время она пытается этот страх спрятать. Она движется неторопливо, но не настолько медленно, чтобы это выглядело неуважением.
— Скажи, ты и вправду была любовницей Макэйо из рода Лоз и Терний?
— Да, райгрэ, — произнесено ровным равнодушным тоном.
— Вы заключили сделку?
— Да, райгрэ, — чуть тише.
— Ты осталась, а он освободил твоих брата и сестру?
— Да, райгрэ, — еще тише.
— И твои родичи знали об этой сделке?
— Да, райгрэ. Мне позволено было написать письмо.
Уже почти шепот.
— Твои родичи хотели, чтобы ты умерла?
— Да, райгрэ, — еще немного и она заплачет. Семнадцать ведь только, пусть бы и выглядит старше. — Я… испугалась. Если бы был яд, чтобы просто заснуть… чтобы не больно. А я боюсь боли.
Она не шелохнулась, позволив подойти близко. Зауженный подбородок, челюсть тяжеловата, но губы крупные, вишневые. Мягкие. Глаза того особого лилового оттенка, который получается, если смешать ртуть и свинец.
— Это нормально, бояться боли, — Виттару неудобно под этим взглядом. — И стыдиться тебе нечего.
Она выжила. Не сам ли Виттар учил щенков, говоря, что главное для солдата — это выжить. А цена — вопрос третьестепенный. Так чем же этот ребенок хуже?
— Также не следует опасаться, что я причиню тебе вред.
Она ведь знала, чем закончится разговор с родичами. И ждала. Его возвращения. Гнева. Наказания. Смерти, как у того, вчерашнего…
— Я сдержу свое обещание, но хочу, чтобы ты мне помогла.
По глазам не понять, о чем она думает.
— Этому дому нужна хозяйка. Справишься?
Робкий кивок.
— Я… постараюсь, райгрэ.
И все-таки в идее Короля что-то было… предложи Виттар прямо сейчас отправиться в спальню, девчонка подчиниться. И сделает все, чтобы Виттару угодить. В конце концов, разве не в этом состоит прямой долг женщины?
Виттар и вправду не станет ее обижать.
Он даст время отойти. Оглядеться.
Поверить, что здесь безопасно.
И привыкнуть к нему. Если уж заводить любовницу, то не такую, которая боится лишнее слово сказать…
Отражение за слоем пыли кивнуло: в целом оно было согласно. Оставалось уточнить кое-какие детали. Например, придется ли эта девчонка по вкусу самому Виттару.
Выяснить это несложно.
Глава 10
Перемены
Торхилд знала, что ей нельзя возвращаться. В своем письме дядя четко объяснил, как ей следовало поступить. А она струсила. Сидела, читала, перечитывала и трусила.
Нож ведь был, Макэйо нарочно оставил его, мол, пусть Торхилд сама решит, чего ей хочется. И она решалась… минут десять. То тянулась к ножу, трогала костяную его рукоять, то руку одергивала. Совсем было осмелилась, приставила лезвие — длинное, острое — к груди… и поняла, что не сможет.
Она боли боится!
С детства!
И нож выпал из руки.
— Правильно, — сказал тогда Макэйо, поднимая его. — К чему умирать? Жизнь любить надо. Радоваться. И я обещаю, что буду добр к тебе.
В какой-то мере он сдержал слово.
— Сначала тебе будет плохо, но потом привыкнешь.
И он оказался прав: постепенно Торхилд привыкла. К комнатам, из которых нельзя выходить, к немым слугам к удивительным вещам — самым разным, собранным со всех уголков мира, но бесспорно прекрасным, ибо Макэйо умел ценить красоту.
— Я собираю редкости, — признался он как-то. — Такие, без которых мир обеднеет. И разве моя коллекция не удивительна?
Живые кристаллы в хрустальном шаре. И мраморная дева, поднятая рыбаками со дна морского, источенная временем, но все еще прекрасная. Обсидиановые клинки, рожденные на дне вулкана. И трубка с тонким длинным, в полтора локтя, мундштуком из кости доисторического зверя. Трубку украшала резьба — тысяча крохотных картин, разглядеть которые получалось лишь под лупой.
Веера, картины, камни. Кубки из поющего стекла.
