— Это теперь наша земля, — сказал он как-то, глядя на Одена сквозь призму коньячного бокала. — За нее кровью плачено.
И во взгляде его читалось то, что Гаррад не решился бы озвучить: Оден не воевал.
Он просто исчез, а потом вернулся.
Был в плену?
Так говорят… но можно ли верить всему, что говорят? Оден ведь здоров, ну почти здоров, и разве это само по себе не подозрительно? Еще и альва…
Пожалуй, приказ Разведки Гаррад исполнил с чувством глубокого внутреннего удовлетворения, и потому был так любезен в тот вечер. Очередная партия и проигрыш — Оден давненько уже шары не гонял; коньяк, камин и кофе. Неторопливый разговор о том, что по слухам Перевал должны открыть, как только закончат переброску драконов… Оден не слышал о драконах?
О нет, не живых, железных. В последний год войны появились, еще те твари, но полезные, тут уж ничего не скажешь. По воздуху-то порой проще пройти, чем по земле…
Он говорил о воздушном мосте, связавшем обе стороны гор. И крыльях, что заслоняли солнце, и о гроздьях стеклянных шаров, в каждом из которых пряталось пламя исконной жилы… об огненном дожде, летевшем с неба… о пылавших предвечных лесах и городах, которых не стало…
И гулкий рокочущий бас Гаррада убаюкивал.
Оден попытался стряхнуть сонливость.
Не вышло.
И очнулся он в этом месте, чем бы оно ни было. На тюрьму оно походило слабо, скорее уж на лечебницу для душевнобольных. И одежда, чистая, но простого кроя, ко всему лишенная ремней и пуговиц, подтверждала догадку.
Вечером подали ужин, почти роскошный, вот только посуда была из тонкой глины, а мясо заботливо нарезали на маленькие кусочки, и есть его полагалось ложкой. Военная же выправка санитаров, присутствовавших при трапезе, окончательно уверила Одена, что дело он имеет с разведкой.
— Будьте добры, — он не стал отказываться от ужина, равно как пробовать охрану на прочность. Вероятнее всего эту пару страховали, а попытка к побегу даст повод задержать Одена на более длительный срок. — Передайте вашему начальству, что на мою женщину распространяется защита моего рода. И любая попытка причинить ей вред будет воспринята мной как личное оскорбление.
Тот из пары, который повыше, ответил едва заметным кивком: предупреждение услышано и принято во внимание.
Не тронут. Напрямую — не тронут. Побоятся связываться, потому как если бы было у них на руках что-то действительно серьезное, то не стали бы устраивать игры в больницу. Значит, просто проверка.
Это нормально.
И надо просто переждать. Оден неплохо знает методы работы. Несколько дней взаперти, когда кажется, что про тебя все забыли. Душевная беседа. Скрытые угрозы. Обвинение на домыслах — с реальными, подтвержденными фактами, работали по другой схеме. Предложение подумать.
Еще пара бесед.
Ведро грязи, которое придется проглотить.
Но в конце концов, — дверь, открытая вроде бы как нехотя. И ощущение, что выпустили исключительно по недоразумению.
Оден староват для подобных игр. А вот Эйо, доверчивый ребенок, наверняка перепугается.
Что ей скажут?
Ничего хорошего. Разделение. Дезинформация. И призрачным шансом выжить — полная откровенность. Она расскажет обо всем, но этого будет мало, им всегда мало. И добрый следователь предложит хорошенько подумать…
Проклятье.
И ведь бессмысленно кричать, требовать свободы, трогать санитаров… они сильнее, а неадекватное поведение — хороший повод затянуть «лечение».
Оден ждал.
Дождался.
Вероятно, этот кабинет и вправду принадлежал врачу, поскольку создавать декорацию столь сложную было бы чересчур накладно да и лишено смысла. Табличку с двери сняли, и убрали рамки с дипломами — на выгоревших обоях остались более темные пятна характерной прямоугольной формы. Прочие же предметы, пусть и не были безлики, но и напрямую на хозяина не указывали.
Оден осмотрелся, отмечая некоторую тяжеловесность мебели, добротной, вероятно, сделанной многие годы, а то и десятилетия тому. Массивные книжные шкафы. Стол. Кушетка. Пара кресел.
Высокая стойка, на которой висел плащ.
Зеркало задернуто полотном.
А вот окно не завесили, но вид из него открывается самый обыкновенный: газон, расчерченный линиями дорожек, кусты и аллея, по которой медленно катит двуколка.
Лето в разгаре.
Но в кабинете так же холодно, как в его камере.
— Умиротворяюще, правда? — следователь не стал притворяться доктором. Черный китель Королевской Разведки был ему куда как к лицу.
— Возможно.
Высокий. Сухопарый. И руки держит, прижав к груди, отчего делается похож на огромного богомола. Форма и какая-то крупная, приплюснутая словно бы голова, лишь усиливают это сходство.
— Тормод из рода Желтой Сурьмы. Мне поручено заниматься вашим делом.
— А оно существует? — Оден присел. — Мне показалось, что произошло… недоразумение, которое в самом скором времени разрешится.
Кисти рук, длинные, белые, дернулись, и следователь любезно ответил:
— Естественно. Как только мы с вами выясним некоторые… спорные моменты.
— Тогда давайте выяснять.
Санитары, повинуясь жесту следователя, вышли за дверь.
— Вы же не будете делать глупостей? — Тормод занял свое место. Мизансцена подготовлена, разведка любит играть на мелочах. И доминирующая позиция следователя — из их числа. Кресло повыше. И поставлено напротив окна, так, чтобы солнечный свет резал глаза. Иллюзия проигранного поединка, когда соперник кажется более грозным, чем есть на самом деле.
На кого помоложе, глядишь, и подействовало бы.
— Смотря что вы считаете глупым, — Оден потер озябшие ладони. — Нападать на вас я точно не собираюсь.
— Замечательно… — Тормод замолчал.
И Оден тоже.
Разглядывать следователя было скучно, и он отвернулся к шкафам. За потемневшим стеклом молчаливыми свидетелями выстроились шеренги книг. Оден разглядел «Большую Королевскую энциклопедию», и вот тот справочник в темно-синем сафьяне выглядел знакомо.
— Вы… ничего не желаете спросить? — вежливо поинтересовался следователь.
— Спросить? Нет. Узнать, когда закончится этот балаган, хотелось бы.
— Мне кажется, вы не совсем отдаете себе отчет, в насколько… неприятной ситуации оказались.
— Так объясните.
Тормод не спешит, он долго готовился к разговору, присматривался и присматриваться продолжает в попытке определить ту самую, выигрышную стратегию. Эти танцы могут длиться долго, и будь Оден один, он бы не стал портить чужую игру.
— Давайте начистоту, — Оден откинулся на спинку кресла, довольно мягкого, удобного, такое отвлекает. — Последние четыре с половиной года меня только и делали, что допрашивали. По-разному. Это несколько сказывается на восприятии мира и, в частности, специалистов, подобных вам. Я понимаю, что вы выполняете свою работу, и не собираюсь в этом мешать. Спрашивайте. Я отвечу. Если захочу. Если не захочу, я отвечать не стану. Полагаю, ваши полномочия не распространяются так далеко, чтобы привлечь к
