Перед выступлением русской армии под Нарву, был вызван к государю. О чем был с тем разговор, для всех кроме их двоих, осталось тайной, только вот сам полковник Юрий Квятковский изменился, и не только внешне сменив русскую одежду на европейскую и сбрив бороду, но и внутренне. Он стал скрытен, а когда выпивал в компании, пытался следить за своими мыслями. Лишь только по старой дружбе с князем Ельчаниновым согласился, отыскать и привести в кабак гончарных дел мастеров. Он оглядел «немца», усмехнулся, и проговорил:
— Присаживайтесь сударь.
И только после того, как Ларсон выполнил его просьбу, представил умельцев:
— Данил Глиняная чаша и Вячко Жбан — московские гончары, Некрас Борщ — человек из Гжели, Сом — пушечник, из рода Чоховых. Андрес удивленно посмотрел на Ельчанинова, но тот кивнул и сказал:
— Из того самого. Пушки его предка, даже в Нарвской конфузий участвовали.
Затем князь подозвал целовальника. Тот выбрался из-за стойки подошел к гостям. Увидев полковника, он изменился в лице и дрожащим голосом поинтересовался, что хотят господа.
— Лифляндское вино![25] — скомандовал Квятковский.
Кланяясь, пятясь назад, стараясь не споткнуться, вернулся за стойку. Достал штоф. Притащил его и поставил на стол. Затем принес восемь чарок. Помня, что во время употребления закусывать не полагалось, Ларсон встревожено взглянул на Ельчанинова. Тот хотел, было что-то сказать, но полковник опередил его. Схватил за грудки целовальника и подтянул к себе. Что-то прошептал тому на ухо, так что хозяин питейного заведения побледнел.
— Бледнеть потом будешь, — сказал Юрий, и отпустил того.
Целовальник взглянул тревожно на посетителей и ушел к стойке. Не известно, что он сделал, но появился в дверях, ведущих куда-то вглубь дома, мальчонка. Ребятенок подбежал (Андрес предположил, что тот является, скорее всего, сыном) к целовальнику. Тот, что-то прошептал и мальчишка так же быстро исчез.
— Пока он ходит. Выпьем, — предложил Квятковский. Он разлил содержимое по чаркам.
— Ну, за дружбу, — проговорил он, и осушил чарку одним глотком. Затем занюхал рукавом епанчи. Собравшиеся, в том числе и Андрес, поступили так же.
— Между первой и второй, — не унимался полковник, — перерывчик небольшой.
Он вновь разлил содержимое штофа по чаркам. Процедура повторилась и вовремя. В зал кабака, неся на подносе закуску, вбежал ребятенок. Он поставил поднос на стол и убежал.
— Во время, — проговорил Квятковский, — третья она трапезная, а после нее благородные люди обычно, для продолжения беседы закусывают.
Вновь выпили. На этот раз закусили. Князь Ельчанинов объявил, что для мастеровых людей, у Андреса Ларсона есть предложение.
В нескольких словах попытался эстонец объяснить свою идею. Мастера сидели и недоуменно смотрели на него. То, что Андрес им говорил, сейчас казалось полным бредом, а ведь они выпили только по три чарки. И тогда Ларсон хлопнул себя по лбу, извлек из кармана эскизы и положил их перед мастерами.
— Мне нужен глиняный трон, — проговорил он, показывая на картинку, — вот такой вот конструкции. Чтобы государь мог ходить в него по нужде — малой и большой. Причем стены снаружи и внутри должны быть белыми.
— Занятно, — проговорил Данил, — чувствую, что думка хорошая. Но вот как сделать внутри белыми. — Тут он посмотрел загадочно на Некраса.
— А мне то откуда знать, — проговорил тот, — я ведь купец. Мне нужно с мастерами из своего города переговорить. Смогут ли они. Дело новое и незнакомое. Явно новомодное. Те не откажут, все же для государя делать будут, вот только смогут ли.
— А затем вот эти трубы? — поинтересовался Вячко.
— Для того чтобы «отходы» сами по себе попадали в выгребную яму. Их надо делать из чугуна.
— Мы только пробуем лить чугунные пушки, — проговорил Сом, — но боюсь, сейчас нам будет не до этого, — тут он вздохнул, — государь всю артиллерию в походе потерял. А ему для дел бранных новые пушки и мортиры понадобятся. Андрес кивнул.
— Я это предполагал, — молвил он, — поэтому их еще можно сделать глиняными.
Вячко, а он, по всей видимости, был среди мастеров московских старшим, взял картинку и задумался. Пока тот молчал, полковник вновь наполнил чарки.
— Дело трудное, но не невыполнимое. Сделать можно, вот только время понадобиться. Сказал гончар.
— Согласен. — Кивнул Некрас, — в лучшем случае, только к лету.
— Ну, лету, так к лету. — Согласился Андрес, понимая, что дышать ему нечистотами еще долго придется.
Двадцать третьего ноября обер-офицеры Преображенского и Семеновского полка, а так же поручик, Бомбардирской роты, Плещеев привели гвардию в Новгород, где и была она встречена царем. Государь из уст, командиров, узнал об конфузий, что случилась под сводами крепости. Единственным утешением в его горе было только то, что гвардия на поле баталии показала дух богатырский. И чтобы увековечить сей подвиг, повелел монарх на знаках обер-офицеров сделать надпись «1700 NO 19».
Вместо того, чтобы преследовать разгромленную армию Петра, Карл XII, оставив гарнизоны в Ингерии и Ливонии, увел свои войска в Польшу. Государь Московский, в Новгороде сформировал десять драгунских полков из рейтар, копейщиков и дворянских недорослей, а сам в последних числах ноября выступил в сторону Москвы. Уже в дороге до него дошла информация о том, что драгуны, руководимые Шереметевым, нанесли малочувствительные уколы шведам. Его полки, пытались в декабре тысяча семисотого года захватить Алысту (Мариенбург), вынуждены были отступить. Успешнее действовали отряды, совершавшие рейды ради опустошения окрестностей, урону они живой силе не нанесли, но зато опустошили продуктовые склады шведов. А это были не большие, но все же «виктории».
Окрыленный победой, Петр Алексеевич Романов, в окружении двух полков, бомбардирской роты, в двадцатых числах декабря вступил на территорию города Москвы.
С шумом и криками он, со своим товарищем Меншиковым, ввалились в Преображенский дворец. Отложив празднования возвращения, государь вызвал в царские палаты князя-кесаря.
— Мин херц, — проговорил Александр Данилович, когда подьячий скрылся, — я, конечно, тебя понимаю, но вот только не постигаю одного!
— Что же ты не постигаешь? — спросил Петр, доставая трубку и закуривая.
— Ради чего ты уничтожил Патриарший приказ? Я, само собой разумею, что Патриарх Адриан преставился намедни, но как же Московская Русь без Патриаршего приказа?
— Мешать мне будет Патриарх в моих свершеньях. Будет выбран человек энергичный, и вспомнится нам Патриарх Никон, что с пользой и без оной мешал в делах отцу моему. Но более меня печалит, что Никон присвоил титул Великого государя. Посему не хочу я иметь боле Патриарший приказ. А все дела мирские предложил я князю-кесарю распределить по другим ведомствам, а дела духовные поручил блюстителю.
— Кому же? Мин херц.
— Митрополиту рязанскому, «экзарху патриаршего престола» Стефану Яворскому. Человек ученый и вовсе нечестолюбивый, а мне именно такой и нужен. Дверь скрипнула, и в хоромы вошел князь-кесарь.
— Э, князь-кесарь, — молвил Петр, — а я уж тебя заждался. Говори, что тут творилось в мое отсутствие. Ромодановский опустился на лавку, где обычно сидели бояре, и вздохнул:
— Все выполнял, как ты велел государь. Даже золотаря обеспечил, только есть у меня одно сомнение Петруша.
— Какое? Говори князь.
— Да, не похож он на золотаря. Я к нему двух человек приставил. Не потому, что сомневаюсь я в тебе, царь батюшка. И не верю в твою смекалку. Просто в отсутствии тебя приходится быть подозрительным. Не хотелось бы государь повторение стрелецкого бунта.
— Ну, — грозно проговорил Петр.
