Пытались ли выяснить судьбу больного, журналиста, врача?.. Да, пытались. Но линии всех этих судеб оборвались во Вторую мировую войну, а точнее, в тот черный для Нидерландов майский день 1940 года, когда город Роттердам был полностью разрушен армадами люфтваффе маршала Геринга Вот и всё.
2. Этот случай несколько более ранний, а именно: датируется он 1884-м годом. Тогда немецкий ученый Карл Штейнер снарядил экспедицию для исследования бассейна Амазонки: территории Бразилии, Венесуэлы… а впрочем, там, в этих джунглях, никакой черт не разберет, где кончается Бразилия и где начинается Венесуэла.
Да это и неважно. Экспедиция отправилась: шестеро ученых пятеро без роду без племени «белых» бразильцев, нанятых за очень приличные деньги в качестве военной силы, и с десятка полтора индейцев – эти были взяты в качестве силы рабочей.
Поначалу все шло очень хорошо. Они стартовали из бразильского города Куйяба и двинулись на север, к Амазонке, сперва пешим ходом, а затем на лодках по реке Шингу.
Экспедиция одолела сколько-то десятков миль, а потом стала – и ни с места. Причина? Индейцы отказались идти дальше. Они пугливо бормотали что-то на своем тарабарском наречии, показывали пальцами, качали головами. Исследователи бились, бились с ними, так и эдак, но ничего не добились.
Бразильцы же с ухмылкой смотрели, как заморские гости нянчатся с «тараканами» (так они называли аборигенов), после чего попросили разрешения самим потолковать с ними.
Но они же не понимают по-португальски, наивно сказали ученые…
У нас поймут, пообещали бразильцы.
Ну, хорошо, давайте… – согласились немцы.
Те и дали. Схватили двух индейцев, привязали к дереву и стали бить их смертным боем. При этом сообщили, что убьют обоих, а потом и всех остальных, если не скажут, в чем тут дело.
Ученые пришли в ужас от такого варварства, поднялся шум. Однако метод обучения португальскому языку оказался поразительно действенным: обучаемые моментально заговорили, и все выяснилось.
Тем не менее просвещенные европейцы долго еще возмущались, упрекали бразильцев в жестокости, а те искренне недоумевали и оправдывались. Да что вы?! – говорили они. У нас и в мыслях не было убивать их, да и вообще что-то плохое им сделать. Просто это уж такие люди, они по-другому не понимают. Язычники! А так – ничего мы им плохого не хотим, живут себе, как собаки, ну и пусть живут…
Ладно, уж что есть, то есть. Ну а что все-таки они говорят?
Говорят, что там, впереди, поселился злой дух Курупири. Что он пожрет людей, рискнувших двинуться дальше.
Какие глупости! – возмутились натуралисты. Какая дикость! На что бразильцы пожали плечами: ну, мы же говорили, что они язычники. Хотя… язычники язычниками, но доля правды в их словах, возможно, есть.
Это вызвало скептические улыбки исследователей. Суеверия, предрассудки, наука, освобожденный разум, прогресс… – ученая сухопарая речь надменно защелкала под непроницаемым древесным сводом джунглей. Но на тупоумных дикарей это, конечно, не произвело никакого впечатления. Бродяги кое-как перевели тевтонские премудрости на португальский – нет, ни фига, не помогает. Не пойдем дальше, и все тут.
И здесь выступил вперед юный исследователь, вчерашний студиозус из Йены Фриц Вагнер, настолько пылкий энтузиаст науки и прогресса, что от его энтузиазма шарахались даже самые отпетые нигилисты. Всегда восторженный и вдохновленный, в очках, шатко сидящих на длинном тонком носу, Фриц служил будущему счастью человечества с такой святой простотой, что, казалось, чуть только зазевайся, упусти Фрица из виду – и от этого самого человечества не останется даже воспоминаний.
Итак, поправляя худой рукой спадающие очки, позитивист шагнул вперед и заговорил. Говорил долго, мудрено, скрипуче, подслеповатые глазки сияли. Лоснящийся от пота, сильно облысевший купол яйцевидного черепа возносился к небесам… Несмотря на молодость и пылкость, Фриц Вагнер выглядел стариком – судьба смотрела на энтузиаста внимательно и безошибочно.
«Нам очень важно, просто необходимо опровергнуть невежество этих несчастных дикарей, – говорил он. – И я возьмусь сделать это! Я отправлюсь сам туда, куда они боятся идти, и докажу им, что все их страхи – одно лишь суеверие. Я сделаю это во имя науки, разума и общечеловеческого блага».
Выступление Фрица было встречено без особого восторга. Честно говоря, ученые уже успели намаяться с ним, то поднимая его из грязи, то вытаскивая из оврагов, то разыскивая очки, – и теперь в душе костерили нелегкую, подстрекнувшую их взять прогрессиста с собой, а тут еще такой порыв! Что делать?
Ситуацию разрешил магистр, тоже молодой, но, в отличие от Вагнера, немногословный и несколько замкнутый Курт Эйсмар, баварец. Он сказал, что отправится вместе с Фрицем. Почему бы и нет? Пусть оставшиеся члены экспедиции встанут лагерем, отдохнут пару деньков; кстати, давно уже пора. А они вдвоем сходят на разведку и вернутся.
После недолгих дебатов предложение было принято, и, взяв необходимое, разведчики двинулись берегом по течению реки: первым ровно шел приземистый чернобородый Эйсмар, за ним, спотыкаясь и взмахивая руками, тащился долговязый Фриц.
Оставшиеся действительно отдохнули, привели в порядок истрепавшееся снаряжение, выспались вволю. Стали ждать ушедших камрадов. Прошли сутки, двое. Затем перевалило и за третьи. А искателей все не было.
Ученые забеспокоились. Бразильцам на ушедших было наплевать, они, страшно сквернословя и богохульствуя, поминая каждую минуту «врата преисподней», играли в карты на деньги, ругались, хватались за ножи и револьверы. Индейцы сидели поодаль безмолвной, неподвижной кучкой, изредка перекидывались друг с другом своими непонятными словами.
Так пришла ночь. Лагерь уснул, остался бодрствовать один часовой, по имени Аугусто, – такой был установлен в экспедиции порядок.
И вот, самой глухой ночью спящие вздрогнули и проснулись от страшного вопля и выстрела. Что случилось?! – повыскакивали из палаток.
