— Он — не из нашей группы, — еще раз повторил собеседник.
— Забыл?! Не понимаешь, что он не может быть с нами из-за Рыси! — почти выкрикнула я.
— Это-то как раз не главное, — покачал головой Росс. — Его кандидатура еще не обсуждалась. Да он ни разу и не высказывал желания войти в посвященных.
— Росс, — я замолчала, пораженная его жестокостью. — Конечно, тебе плевать на Рысь и…
— Уймись! — резко прервал меня зеленокожий. — Я прекрасно понимаю, что жить с нами Марк не сможет. Но ведь мог же попытаться договориться, чтобы числиться хотя бы заочным посвященным. Нет, он не предпринимает никаких попыток сблизиться. Или… — Росс сделал выразительную паузу, с насмешкой и пониманием окинув меня немигающим взглядом. — Или у него есть для этого веские причины? — и, подождав, пока до меня дойдет его намек, продолжил. — Как бы то ни было, он ни разу не предпринял ничего для того, чтобы мы — не мы вдвоем, а наша группа — могли рассматривать его как своего.
Действительно, оборотень даже косвенно не пытался высказать свое желание участвовать. Но вовсе не обязательно просто из-за того, что не хочет стать одним из нас. Слова зеленокожего помогли понять, что есть и другая причина. Когда-то я резко и, фактически не дав надежды, (последние слова не в счет, особенно учитывая, каким тоном они были произнесены) выгнала Марка из каравана. Да, во время эпидемии он вернулся, но теперь, когда положение исправилось и надобность в лишней паре рабочих рук отпала… Марк вполне может опасаться, что мне достаточно даже не провинности, а лишь повода, чтобы снова попытаться избавиться от него. Может, именно поэтому, чем дальше отступала болезнь, тем тише и скромнее старался вести себя оборотень: не вмешивался в разговоры, не навязывал свое общение и вообще старался держаться как можно незаметнее и казаться безобиднее. А я так и не дала ему понять, что за это время его положение в моих глазах укрепилось настолько, что выгонять его (по крайней мере, из каравана) больше не собираюсь. Даже если им снова завладеет детоубийственный инстинкт, просто потребую увеличить дистанцию на безопасную.
— А если все изменится? — мне понадобилось совсем немного времени, чтобы осознать свою ошибку и принять решение, как можно попытаться ее исправить.
— Если изменится — тогда и обсудим, — пожал плечами Росс. — А пока надо возвращаться к реальности. Как по-твоему, кто погиб первым: тот, чей ажурный череп лежал у входа, или замурованный в камень?
— Замурованный, — твердо заявила я, с готовностью переведя тему. — А Йорик пытался сбежать и погиб уже… Стоп. Дверь-то была закрыта, а сама она не закрывается и одним хлопком ее не закроешь, так что если кто-то бежал в панике, то бросил бы пещеру открытой. А если наоборот, они бежали от опасности снаружи, но даже в пещере от нее не удалось скрыться…
— Снаружи только череп, — напомнил зеленокожий. — Так что причины смерти могут быть разными. Мы должны вернуться.
— Опять? — возмутилась я.
— Опять, — кивнул Росс. — Кто и от чего погиб — это принципиальный вопрос. Кстати, полюбуйся, — он протянул мне вытащенную из пещеры кость. — Ничего не напоминает?
— Еще один Йорик, — кивнула я, с первого взгляда узнав тонкую работу неведомого врага, превращающего кости жертвы в ажурное кружево.
День – вечер 313 суток (27 августа 1 года).
Горы
Оставив вещи рядом с рекой, приладив на ноги камнеступы и вооружившись длинными шестами, мы с Россом в третий раз вернулись к пещере. Зеленокожий предложил сначала осмотреть окрестности, и в результате, совсем близко и чуть выше двери, за поворотом выступающей скалы, мы нашли небольшое кладбище. Шесть овальных возвышений из крупных, практически неподъемных, камней располагались вдоль нависающей над ними скалы, на которой рядом с каждым из холмиков выбит могильный крест. Впервые за свою жизнь в новом мире я видела настоящее захоронение и, возможно, поэтому оно произвело на меня сильное впечатление. Древний Земной обычай напомнил, что за каждой из этих шести смертей стоял как минимум кто-то один, кому были не безразличны эти люди.
— Ага, ясно, — сломал возвышенный настрой Росс. — Йорик, скорее всего, отсюда.
Крайняя могила оказалась частично разрушена, так что из-под камней виднелись такие же сетчатые, как и остальные найденные останки, суставчатые ребра.
— Как раз головы не хватает, — констатировал зеленокожий, еще раз осмотрел полураскопанную могилу, а потом направился к целой и начал осторожно ее разбирать.
— Зачем? — удивилась я.
— Проверить, над всеми ли поработали «ювелиры», — пояснил хирург.
Принимать участие в вандализме не было никакого желания, но, признав обоснованным решение Росса, я присоединилась к делу раскапывания мертвецов.
— Боишься, что они погибли из-за этого?
— Да, — честно кивнул Росс. — А мы даже не знаем, где таится опасность: в воде, воздухе, пище, земле, или ее переносят кровососы. И не заразились ли мы уже.
Я судорожно вздохнула, представив, что в теле может сидеть что-то, медленно, но верно объедающее костную ткань, и с удвоенной энергией продолжила разбирать мини-курган. Наконец, под камнями показался ажурный скелет.
— Странно, что почти не сохранились мягкие ткани, — задумчиво вертя в руках берцовую кость, потянул зеленокожий.
— Их могли съесть местные насекомые и другие мелкие животные, — предположила я. — В каменной могиле достаточно щелей, чтобы они могли без труда подобраться к телу.
— Согласен, — кивнул Росс. — Но сколько бы им потребовалось на это времени?
— Может, и не так много, — пожала плечами я. — Хотя, чтобы убедиться в этом, надо захоронить труп таким образом и проверить.
— Ну трупов-то у нас в достатке, — еще раз осмотрев кость, хирург уперся ей в скалу под ногами и навалился. Хрупкая опора подломилась, распавшись сразу на три куска, так что экспериментатор пошатнулся, но устоял. — Нет, ювелиры поработали, скорее всего, уже после смерти. Кость не выдерживает даже моего веса и, если бы ювелиры поразили еще живого человека, на скелете было бы немало переломов: слишком непрочной становится ткань.
— Или они факультативные, — предположила я. — Начали еще на живом, а закончили уже после смерти.
Зеленокожий окинул меня хмурым взглядом.
— И после этого остальные называют меня садистом и пессимистом. Не понимаю, чем ты лучше, — нерадостно буркнул он. — Но, к сожалению, такой вариант не исключен. Особенно если ближе к концу жизни, когда кости стали хрупкими, больной уже не мог двигаться, например, из-за поражения мышечной ткани или суставов. Тогда переломов вполне может не быть, — решительно лишив покойника еще нескольких элементов скелета, Росс сложил их в корзину, как добычу. — Теперь — в пещеру.
— Что мы тут-то забыли? — тоскливо спросила я, когда мы добрались до разграбленного помещения. — Уже ведь установили, кто погиб первым.
— Этого недостаточно, — покачал головой зеленокожий, залезая с ногами на приподнятую над землей травяную постель и приглашающе похлопал рукой рядом с собой. — Тебе не кажется странным, что люди устроились жить в том месте, где им постоянно угрожает смертельная опасность?
— Ну, не знаю, — я задумалась. — Может, когда они селились, еще не знали, насколько велика угроза. Или были слишком ослабшими и не имели возможности двигаться дальше.
— Ослабшие люди не стали бы обустраивать пещеру, обставлять ее мебелью, заготавливать неплохие пищевые запасы — у них на это просто не хватило бы сил, — возразил Росс.
