подпрыгнула.
— Черт, мы же как громоотвод! — схватился за голову физик.
— К берегу? — предложил математик.
Маркус окинул его полубезумным взглядом.
— Нет! Нет, наоборот, на середину реки! Если сейчас ливанет, а мы окажемся у берега… Народ! — дико заорал он соседям. — Держитесь середины реки!
— Уже сами поняли! — ответили оттуда.
К счастью, начавшееся бедствие не застало нас врасплох. Дети крепко заперты в люльках, вещи и Сева закреплены. Все плоты успели отойти дальше от берега, прежде чем молния ударила в высокую скалу выше по течению. Почти сразу же после этого, когда еще не успел стихнуть оглушающий гром, начался ливень. Эта гроза была ничуть не менее, а то и более страшной, чем те, которые мне пришлось пережить в джунглях. Видимость снизилась почти до нуля, даже идущий всего в нескольких метрах соседний плот то и дело пропадал из виду. Быстрая, но спокойная, река забурлила, поднялась и понеслась со невероятной скоростью. Согнав нас в центр плота, Маркус деловито обвязал всех веревками, закрепленными на центральном столбе, подпирающем крышу.
— Мы плывем слишком быстро! — громко, чтобы пробиться через шум дождя, заявил он. — Если сейчас кто-то упадет в воду — он обречен!
— А если на пути вдруг окажется скала или крутой поворот!.. — начал химик, но Дет его резко прервал.
— И думать об этом не смей!
Но все понимали, что если мы врежемся в скалу, то не поможет уже ничего.
Секунды складывались в минуты, минуты — в часы, а ливень не прекращался. Паника, в начале достигшая своего пика, спала: люди не могут бояться вечно, и теперь мы как будто перегорели. Навалилась апатия и усталость, бороться с которой еще труднее, чем со страхом. Да и зачем бороться, если от нас сейчас ничего не зависит? Не проще ли лечь и тихо ждать решения судьбы? А уж выживем, не выживем — не суть важно. Даже лучше, если не выживем: все неприятности на этом завершатся. И конца существования своего вида не застану. Депрессивные мысли прервал удар по лицу. Схватившись за щеку, я удивленно посмотрела на Дета.
— Пей! — перекрикивая гром, приказал он, всучив мне пиалу с водой.
— Зачем? Ее и вокруг много, — я провела рукой по сторонам, указывая на поврежденную ливнем крышу и несколько струек, стекающих внутрь.
— Пей, я сказал! — повторил лидер и, удерживая меня за волосы, насильно влил жидкость в рот. Я сначала закашлялась, растерявшись и подавившись от такой немотивориванной агрессии, а потом сглотнула и вырвалась.
— Сдурел?! — возмущенно закричала я.
Не обращая более на меня внимания, Дет зачерпнул в пиалу воду из реки и решительным шагом направился к Игорю, где, не размениваясь на слова, сразу же перешел к делу, отвесив сильную затрещину.
— Псих?! — вскочил раздраженный математик, но блондин схватил его за бороду и рванул вниз, одновременно вливая в рот содержимое емкости.
— Теперь есть и отдыхать! — проорал лидер, судя по ошалевшим лицам остальных, до нас проделав подобную процедуру почти со всеми.
Только гораздо позже, уже после обеда, я поняла, какую цель преследовал Дет, и прониклась к нему невольной благодарностью. Сейчас он, ни много ни мало, не дал нам потерять волю к жизни, желание хоть как-то за нее бороться. Даже страх и гнев лучше отчаянья.
После заката гроза резко прекратилась, тучи развеялись и теперь о произошедшем напоминал только бурный, несущийся чуть ли не со скоростью гоночного автомобиля, поток. То ли за время грозы река все- таки свернула, то ли просто ландшафт изменился, но теперь по обоим берегам возвышались еще более крутые, практически отвесные склоны, в результате чего караван плыл в ущелье между скал, только высоко вверху проглядывала узкая полоса звездного неба. Даже если бы мы и решили сделать остановку, подходящего места для того, чтобы закрепить больше, чем пару плотов, не встречалось.
Переговорив с соседями, мы узнали, что во время ливня упали с плотов и, судя по всему, погибли четверо, причем все — с самых густонаселенных общаг. Как ни странно, несмотря на казалось бы незавидное положение, после того как гроза прошла — всеобщая депрессия тоже отступила, и теперь народ не спешил впадать в отчаянье, наоборот, настроение немного улучшилось по сравнению с тем, которое было во время ожидания начала бедствия. Ведь, несмотря ни на что, большая часть каравана уцелела и мы не теряли надежду на светлое будущее.
Но оказалось, что неприятности на этом не закончились. Вскоре впереди показалась надвигающаяся громада скал. Ущелье сузилось, горы накренились и сомкнулись над нашими головами. А еще через несколько минут крыша нашего строения проскрежетала по потолку пещеры, плот сильно накренился, и я ухватилась за поперечную балку, чтобы не скатиться вниз. Еще мгновение — и стена со скрипом наклонилась, сильно прищемив ногу. Толчок сзади — видимо, в наш плот врезался кто-то, кто плыл следом, и бамбуковая постройка рухнула окончательно, сдавив грудь и ударив по голове. Перед глазами поплыли красные пятна, ночное зрение перестало работать, а следом за ним отключилось и сознание.
День 317 суток (31 августа 1 года).
Пещера
Сознание возвращалось с трудом, через тошноту и головную боль. Застонав, я прижала к вискам руки и открыла глаза, перед которыми тут же заплясали красные и белые пятна.
— Тихо, лежи, — раздался голос, знакомый, но не узнаваемый из-за замутненного восприятия, от которого звуки норовили растянуться и изменить тональность. Даже слова удавалось разобрать с трудом. — Тебе нужен отдых.
С трудом пошевелив высунутым набок и оттого слегка пересохшим языком, я попыталась ответить, но из горла вырвалось что-то нечленораздельное. Кто-то осторожно приподнял мне голову и прислонил к губам пиалу с водой. Только когда первые капли попали в рот, я поняла, насколько сильна жажда, и чуть не захлебнулась, пытаясь быстрее ее утолить. Потом, отдышавшись, снова предприняла попытку контакта.
— Как тети?
— Сети кое-где порвались, но не сильно, — с готовностью поведал неведомый собеседник и только потом понял, что вопрос касался вовсе не вещей. — С детьми все в порядке. А теперь отдыхай.
Облегченно вздохнув, я расслабилась и снова погрузилась в тяжелый кошмар, периодически перемежаемый условными «просветлениями», в каждый из которых я оказывалась под властью жора. Во время приступов я что-то ела, возможно, даже живое, но затуманенное сознание милостиво покрыло неприятные воспоминания серой пеленой. Наконец настал момент, когда пробуждение не принесло боли. Некоторое время неподвижно лежала, даже не открывая глаз, и мучительно боролась с собственной трусостью: не хотелось даже думать о том, что я могла натворить, когда накатывал жор. Решившись, открыла глаза и впала в ступор, разглядывая решетку, находящуюся буквально перед носом. Протянула руку и, ухватившись за бамбуковый прут, безуспешно попыталась потрясти. Потом села и осмотрелась.
Я находилась в небольшой, но крепкой бамбуковой клетке, на нашем плоту, вид которого сильно изменился. Теперь крыши не существовало в принципе, как, впрочем, и второго этажа. От построек остались лишь торчащие в разные стороны остатки бамбуковых стен да, судя по всему, выловленные из воды и сложенные вдоль бортов горы обломков стеблей и небольшое количество листьев, когда-то защищавших от дождя. Почти никого из взрослых, кроме спящего Севы и увлеченного чем-то, находящимся за пределами моего поля зрения, Росса не видно. Мы не плыли, и это тем более странно, что плот все еще находился в пещере. Большего из клетки рассмотреть не удалось и, с подозрением принюхавшись (пахло
