– Ни в коем случае. Попей валерьяночки, Ян, да и мне накапай, что-то я разволновался при словах шесть пятьдесят.
Третий день акции росли небольшими, но частыми скачками и выросли еще на талер.
– Да, господин Яблонски, да… Если бы мы с тобой не пожадничали и скинули бы наши двадцать лотов по семь пятьдесят – это был бы успех, это точно.
– Что значит – мы пожадничали??? Это вы пожадничали, господин Сигорд!
– Ах, да, точно. Ты ведь предлагал по пять пятнадцать продать, щедрою рукою…
– При чем тут… Боюсь, завтра ждут нас на табло скорбные новости, теперь я это всем нутром чувствую…
– Я тоже, но – посмотрим.
Посмотрели. Через пять минут после начала торгов акции свалились на пятьдесят пенсов одним махом, немного погодя еще на двадцать пенсов за два скачка. Продавались пакеты солидные, но сравнительно небольшие, по пятнадцать и десять лотов. Сигорд дрогнул было, очень хотелось поддаться панике и продавать, продавать, продавать, лишь бы отбить свои деньги и спасти хотя бы часть навара… Выручил, как ни странно, поддержал Сигорда обычно осторожный Яблонски.
– Да чего уж тут, давайте дотерпим до конца сессии и под занавес уберем, что бог послал. Вдруг чудо случится?
И чудо случилось: акции докатились до шести сорока и вновь поползли вверх. За десять минут до конца торгов Яблонски оглянулся на Сигорда, получил утвердительный кивок и в мгновение ока продал два «десятилотовых» пакета, по сто тысяч акций каждый.
– Семь шестьдесят пять! Вот что значит капиталистическое упорство и социалистическое терпение, товарищ Яблонски! Тридцать тысяч талеров за одни лишь сутки легкого томления! Сколько всего получилось, прикинь? Общее «итого»?
– Ни хрена себе, «легкого томления»! – У счастливого Яблонски прыгали губы и дрожали руки. – Я чуть в штаны не наложил от такой биржевой игры. Но все хорошо, что хорошо кончается. Семьсот тысяч ровно, тут и считать нечего.
– Ничего, ничего, завтра наложишь, – утешил его Сигорд, – когда они опять в гору полезут. Семьсот тысяч навара! Считай, за три дня почти полторы сотни тысяч долларов… Вот бы всегда так…
– Да, это было бы замечательно, слов нет. Но если бы эти прибыли сопровождались нервотрепками, подобными нынешней – о, нет, милостивые государи, благодарю покорно: Ян Яблонски предпочтет остаться бедняком, но живым и здоровым бедняком, не заикой и не неврастеником! Я сказал.
Сигорд рассмеялся на эти слова и даже тихонечко поаплодировал…
Бедный Яблонски, бедный Сигорд! Что такое настоящая неврастения они стали понимать только к концу следующего дня, который случился на пятницу, последний биржевой день недели, когда цена акций «Южного побережья» не только не упала, но приподнялась еще на талер тридцать пять пенсов и составила ровно девять талеров за одну обыкновенную акцию. Вслед за обыкновенными поползли вверх и привилегированные, но Сигорд с самого начала своей биржевой «карьеры» начисто игнорировал «привилегировки», не смотрел он на них и сейчас – тоже почти на талер выросли? – бог с ними.
Выходные тянулись медленно, как никогда. Не пилось Сигорду и не елось, в телевизоре одна дрянь, в женщинах ни малейшей потребности, причем уже целую неделю… Возраст? Или азарт к деньгам на себя все инстинкты переключил? Скорее всего – первое, но так хотелось бы взять за объяснение второе. И не читалось, и не спалось. Хорошо – сын отвлек, пообщались тепло и не наскоро. Скорее бы понедельник.
– Так… Ты что губами шевелишь, в уме умножаешь? Двести семьдесят тысяч наших талеров – вон они висят, в чужой свободной продаже.
– Ну а что вы хотите – рынок, свободный рынок. Нам грех жаловаться, мы свое сняли. Вон, смотрите, девицы кружатся и скачут, скачут и кружатся. Они надеются, что вы еще до обеда подпишете ведомости и распорядитесь насчет банка.
– А, точно! Распоряжаюсь… подписываю… отдай им. Кстати… Ты что им объяснил?
– Договоренное, не сомневайтесь. Сказал, что лед тронулся, что пошли хорошие сделки и наше положение стало более благоприятным, что премия в два оклада каждому – это не сколько плата за прошлое, сколько аванс на будущее, что если все вместе будем работать, дружно и результативно, то и премии не замедлят себя ждать. Все правильно, ничего я не упустил?
– Нормально. О прибавке к окладу не заговаривали, не намекали тебе выяснить?
– Этого не было. Они же не знают, сколько именно мы приподняли на сделке, так что и аппетиты у них не разрослись. – Когда Ян Яблонский улыбается – на это стоит посмотреть: маленький, грудь колесом, лоб и щеки красные, вихры в разные стороны… Что-то в нем такое детское появляется, очень симпатичное.
– Дай бог и дальше пусть не знают. О боги! О, Марс и Юпитер, Ян! Девять пятьдесят. О, мое больное сердце!
– Да? У вас не сердце, а булыжник, так что вы тут не изображайте. В мире бесконечное количество акций, которые в эти минуты поднимаются, падают, обогащают, разоряют – что же нам, круглые сутки рыдать по этому поводу и кататься по грязному полу?
– А почему не помыт, если грязный?
– Это фигурально, пол с утра мыт, я уборщицу застал. Так вот, надо понимать, что отныне это – чужие акции и пусть они хоть в цветы превращаются, нам-то что? Были наши – теперь чужие.
– Нет, господин Яблонски, наши-то акции лежат себе в параллельном пространстве, невыпущенные и неторгуемые, сто экземпляров, по номиналу каждая, а эти – вон они как, шевелятся и золотом звенят. Все. Покупай. Восемь лотов.
– Что??? – Ошеломленный Яблонски брякнулся на стул – услышал, впитал, и ноги не сдержали.
– Живо, я сказал. Бегом на площадку, инфаркт на потом оставь. Бегом, Ян, пожалуйста, бегом!
Яблонски встал – чудо: ноги разогнулись с легким хрустом и понесли своего владельца «на арену», место, где брокеры, подобно безъязыким павианам, сбитым в одну стаю, махали руками, рычали, потели, воняли – совершали сделки на пальцах…
– И теперь что? Миллион пятьсот двадцать тысяч, как в омут. На десять меньше, чем сняли. Сигорд, вы опасный сумасшедший.
– Десятка нам в утешение все-таки будет, похоже это традиция. Впрочем, нет: на радости и премии нам четверым ушло куда больше, нежели зафиксированные десять тысяч прибыли. Плюс социальные отчисления…
– Вы специально надо мною издеваетесь. Объясните пожалуйста, зачем вы это сделали? Да, вы начальник, владелец контрольного пакета, как это говорится – босс, но…
– Не трусь, дорогой. Помнишь, ты первый заметил и мне показал некие закономерности на нашей бирже?
– Помню, но какие именно вы имеете в виду?
– Те самые, что по понедельникам снижают торговую активность на пятнадцать-двадцать процентов против обычного, и что подталкивают брокеров переключаться с акций на векселя.
– Да, обычное дело. Циклическая активность, только по векселям она коррелирует не с недельными, а, скорее, с квартальными началами и окончаниями. Но в этом никакой мистики нет, все объясняется довольно просто…
– Пусть просто объясняется, но сегодняшняя активность сугубо избирательна и никак не касается недельных закономерностей. Помнится также, ты составлял для нашей пользы и удовольствия группы контор, обслуживающих нужды «быков», играющих на повышение. И «медведей»…
– …играющих на понижение. Кажется, я ухватываю вашу мысль… Точно! Суетятся «быковые». Ну-ка… Смотрите-ка, Сигорд: «медвежки» тоже покупают.
– Кто бы мог подумать??? Да, покупают, но не для себя, а на заказ, бьюсь об заклад! Интересная закономерность, не так ли?
– Они почти все и почти всегда не для себя, а для клиента. Ну и что теперь? Да, чуть поспокойнее стало на душе, но все равно…
– Я слушаю, слушаю, говори. Хоть я и босс, а всегда готов внимательно выслушать нудные жалобы малых сих. – Сигарета опять обожгла пальцы, и Сигорд опять зашипел. – Мундштук надо, только настоящий, дорогой.
