— Нет, товарищ Сталин, второй месяц не слуху не духу, — послышался ответ.
— Будем надеяться, что он и в этот раз вернётся. А пока вышли мне полный аналитический доклад по РФ, пора нам вмешиваться или нет.
— Сейчас вышлю, товарищ Сталин… и я думаю что да, пора.
За два месяцев до последних событий. Август 1941 года.
Москва. Кремль. Кабинет ИВС.
— Ну что ж, передайте нашим белорусским друзьям запрос на данное оборудование тоже. На первое время этого должно хватить, но для массового использования стоимость килограмма продукта, — Сталин ухмыльнулся, произнеся это слово: — Получается великоватой. Пусть еще ваши люди поищут по другим направлениям, проработают другие варианты. Возможно, удастся найти старое списанное оборудование где-нибудь на складах или даже в других странах. Выкупайте. Стоить должно не дорого — для них это будет явно позавчерашний день, а у нас такого качества исполнения никто не сможет добиться еще годы. И проконтролируйте работу химиков — состав красителей должен быть неотличим…
Октябрь 1941 года.
Нью-Йорк. Небольшая дешевая итальянская забегаловка. Подсобное помещение.
Доминик Дженовезе находился в сложной ситуации. Он не понимал, что за человек находится перед ним, кто стоит за ним и главное что с ним делать. Лет через пятьдесят состояние, испытываемое главой одной из пяти Семей назвали бы 'когнитивным диссонансом'. Возможно, эти слова уже существовали в лексиконе психоаналитиков, но положа руку на сердце, скажи кто ему об этом, он бы только рассмеялся — что ему дело какие мудреные слова могли придумать всякие там еврейские мозгокруты. Но человек, что сидел напротив не вписывался в картину мира!
Во-первых, он говорил на идеальном британском английском, что нечасто встречается в Нью-Йорке. Настолько идеальном, что иногда начинало казаться, что он специально выставляет британизмы на вид, чтобы именно они и запомнились собеседнику. Но одет он был как-то неуловимо иначе, не так как одеваются ребята приехавшие с Острова. И еще у него была какая-то ДРУГАЯ манера оглядываться по сторонам — то, что этот человек не расстается с оружием даже ночью Дженовезе, понял сразу, как говорится 'рыбак рыбака…'. Но взгляд его цеплялся за другие точки, двигался он как-то невыразимо иначе, по-другому держал руки… Короче это был целый букет каких-то неуловимых черточек, которые не проникали в сознание каждая по отдельности, но создавали смутное ощущение, что что-то с этим человеком не так.
Во-вторых, неправильным был способ появления это человека. Его не представил ни младший ни консильери. О нем никто не знал и никто не предупреждал. Человек просто пришел сюда, в пиццерию и просто в лоб попросил находившегося там капореджиме передать фотографию и сложенный листок бумаги Толстяку Доминику Дженовезе. После чего сел в угол за столик и стал ждать, когда его позовут. Его позвали. Довольно быстро — на фотографии был его погибший два года назад младший брат. А на листке всего пять слов: 'я знаю кто это сделал'. Его провели в подсобку, которая таковой была только на пожарном плане, а по сути была одним из рабочих кабинетов Босса Семьи. Он сел напротив и молча протянул папку. Доминик быстро просмотрел ее и спросил:
— Что Вы хотите за это мистер…
— Зовите меня Бонд, Джеймс Бонд, — человек улыбнулся, как будто сказал что-то смешное: — Ничего. Считайте это небольшим подарком, чтобы показать искренность наших… намерений.
Гость выделил последнее слово, явно показывая, что не представляет только себя одного.
— Хорошо, мистер Бонд, тогда что Вы хотите мне предложить?
И ответ стал этим самым 'в-третьих':
— Деньги, мистер Дженовезе, деньги. Очень. Много. Денег, — по частям проговорил собеседник.
Начало ноября 1941 года.
Южная Сицилия. Ночь.
Берег был скалист и причалить к нему могли только небольшие лодочки рыбаков. При свете керосиновых фонарей между камнями проходила очередная лодка. Ее зацепляли крюком, подтаскивали к небольшим мосткам и сразу с нее начинали перебрасывать тяжелые тюки. Через минуту лодка отчаливала и уходила в сторону стоящего на рейде транспорта под хорватским флагом, а на ее место подходила следующая. Один из тюков уронили и то ли он был плохо завязан, то ли был надорван, но на мокрые камни высыпалось несколько тяжелых брикетов. При желании, в слабом свете луны можно было с трудом различить какой-то портрет и надпись 'Zwanzig Reichsmark', там были и более мелкие надписи, но разобрать в такой темноте, что именно там было написано, было гораздо сложнее…
Ноябрь 1941 года.
Германия. 120 км восточнее берлина. Высота 14 тысяч.
— Внимание всем бортам, я полста-второй, начинайте сброс по готовности!
В эфире прозвучали подтверждения.
Три минуты спустя.
— Я полста-второй, Третий, расходимся. Твоя зона южная. Встреча через двенадцать минут над КарлМарксШтадтом
— Понял, прием
Еще пять минут спустя у шести 22-ых ТУшек и восьми ИЛ-76 открылись бомболюки и оттуда на два рабочих пригорода Берлина пошли 'подарки'. Как ни странно внизу их уже ждали — слухи о том, что вчера такое уже было быстро разошлись по городу и люди высыпали на улицы задрав головы кверху. Тем более что отдельные, так и не найденные впоследствии полицией, лица очень точно называли время и место. Их ожидания не обманулись — очень скоро с неба посыпались деньги. Купюры в десять, двадцать и даже пятьдесят рейхсмарок, как весенний листопад сыпались с неба
