открыл принесенную сюда холопами чересседельную сумку, нашел среди башкирских подношений жемчужную сетку, направился назад. Однако во дворе его перехватил одетый в ярко-синие бархатные шаровары и многоцветную атласную рубаху, слегка кривенький Умильный. Похоже, боярин от души отрывался после вынужденного походного аскетизма.
— Ты почто заутреню пропустил, служивый?
— Проспал, Илья Федотович, — пожал плечами Матях.
— Ну ладно, заутреню проспать, — расхохотался боярин. — Но как ты завтрак-то упустил?!
— Зато хорошо выспался, — парировал сержант и, пользуясь случаем, поинтересовался: — Скажи, Илья Федотович, а как можно разузнать точно, где кочевье хана Кубачбека?
— Экий ты настырный, боярин Андрей, — широко ухмыльнулся хозяин усадьбы, — и зело злопамятный. Не хотел бы я оказаться среди твоих врагов, служивый.
— И я этого не хочу, Илья Федотович, — кивнул Матях. — Так как, есть такие каналы?
— Это дело несложное, — отмахнулся боярин. — Любого купца русского, что по Поволжью торг ведет, залови, купи что-нибудь дорогое, да и порасспроси. Все тебе расскажет. И где твой Кубачбек кочует, и в каком месяце у какого колодца стоит, и когда кочевья меняет, сколько гонит скота, сколько у него нукеров в роду, сколько людишек стада-табуны пасут. Торговые гости народ такой: никогда не знаешь, то ли радоваться их приезду, то ли вешать на осине немедля.
— А чего же не вешаете? — поинтересовался сержант.
— Дык десятину платят, — пожал плечами Умильный. — Опять же, мы повесим, они повесят, и что будет? Мы про них не знаем, они про нас не знают, у нас шелка не купить, у них стали нет. Разве лепо сие? Вот перед походом всех купцов в поруб посадить — то дело благое. А так — пусть гуляют.
— Понятно, — кивнул Матях и нацелился было бежать дальше, но боярин указал на одну из взятых в татарском обозе телег:
— Ты вон ту повозку видишь, служивый?
— Да, а что?
— Эта и та, что за ней, — твоя доля, — небрежно махнул рукой хозяин усадьбы.
— Доля?.. — удивленно уставился на повозки сержант, еще не понимая, в чем дело.
— А ты как думал? — вроде как обиделся Умильный. — Да мне тридцать две повозки достались! Но я в походе воеводой был, опять же, двадцать ратников выставил. А ты сам-перст явился. Лыков и Юшин, вспомни, только по одному получили, пусть даже и на выбор. Хотя пришли сам-двое. А тебе я две телеги добра отдаю. Знаю, дом у тебя новый, пустой. Обживаться нужно.
— А холопам? — негромко поинтересовался сержант, кивнув в сторону людской.
— Холопам? — приподнял брови Илья Федотович и покачал головой: — А ты за них, служивый, не горюй. Они свое взяли. Карманы золотом али добром, что нашли, набили, с девками побаловались, и хватит. Им больше ничего не надобно; вина в кабаке купить, обнову справить, повеселиться всласть. Посему из добычи монеты и веселье холопам принадлежат, а невольники, обозы, казна, земля — то уже боярское. Дабы мы с тобой, служивый, могли всех этих бездельников кормить цельный год, для похода снарядить, обуть-одеть, коли сами платье купить поленились. Ничего, холопов заведешь, узнаешь…
— Наверное, — кивнул Матях и зачесал в затылке: — Две повозки. А я один. Человечка бы мне надо.
— Так у тебя эта, узкоглазая, есть.
— Одна, — кивнул сержант. — А повозок две. Я ведь верхом поскачу, не потащусь на облучке, как крестьянин какой-то.
— А чего? — не понял Умильный. — Коней можно к повозке привязать, дабы не отстали.
— А можно, я Касьяна с собой возьму? — пропустил ответ мимо ушей Матях. — Все одно без дела шляется. А с вожжами и одной рукой управиться сможет.
— Испортился Касьян, — нахмурился боярин. — Гликерья сказывала, поручений не справляет, вино где-то таскает, пьян кажинный день.
— Разберемся, — махнул рукой Андрей. — Лишь бы до Пореза спокойно доехал.
— И то верно, — кивнул хозяин. — Забирай.
— Скажи, Илья Федотович, — осторожно поинтересовался сержант, — а где бы мне встретить такого купца, которого про Кубачбека расспросить можно?
— Ой, служивый, все у тебя одно на уме! — шутливо погрозил пальцем боярин. — Купец — это не сложно. Те, что с Хлынова на Анареченскую дорогу али к Вятским полянам идут, тоже поволжских ханов знать могут. Да вот только похода тебе с ними не сладить. Поход может государь дозволить али воеводы его ближние. А сие токмо в Москве решаемо… — Илья Федотович запнулся, зачесал в затылке. — Ты это… через неделю приезжай. В Москву станем сбираться. Товар, урожай сбудем, жалованье за ратную службу получим, пива сварим, знакомцев твоих поищем.
— Понял, приеду, — согласился Андрей, хотя испытывал стойкое подозрение, что узнать его в столице не сможет ни один человек. — А урожай для продажи мне тоже брать?
— Не нужно. Порез — место проезжее. Как весна настанет, лед тронется, реки непроезжими станут, ты быстро все припасы расторгуешь, да по цене не в пример нынешней. Купцы посуху поедут, а им всем кушать ведь хочется, иначе не умеют. Это мне есть резон барыш считать. Все одно ехать, так заодно и хлеб скину. В первопрестольной серебра несчитано, там его не жалеют. Хотя нет, служивый. Мед ты весь с собой возьми, его вместо пирогов не продашь.
— Понял, не дурак, — кивнул сержант.
— Да вижу, — почему-то погладил живот хозяин усадьбы. — Ладно, забирай моего однорукого, телеги, девку свою да поезжай.
— Угу. — Андрей развернулся, нашел глазами холопа: — Эй, Касьян! Вели повозки запрягать, вон ту и эту. Проследи, чтобы нормально сделали, сам со мной поедешь. Понял?
— Как скажешь, боярин, — с видимой ленью поднялся старый воин со скамейки, а Матях быстрым шагом направился на кухню, подогнать Алсу. Заметил жемчужную сетку в руках, остановился. Оглянулся на Умильного — боярин уже входил на конюшню. Сержант повернул в сторону людской и через минуту увидел Прасковью. Девушка уже закончила кормить раненого, но не уходила, просто сидела рядом. Увидев Андрея, она поднялась, взяла опустевшую миску.
— Вот, — протянул ей подарок сержант. — Это тебе. Чтобы не только в платочки куталась.
— Спасибо, — зарделась боярская племянница, потупив глаза. — Зачем же это? Я ведь и не просила…
— Хочу, чтобы ты была еще красивее, чем сейчас кажешься, — усмехнулся Матях. — Ну же, бери.
Прасковья приняла нанизанные на золотые нити жемчужины, еще раз кивнула:
— Спасибо.
— Мне сейчас ехать надо. Отправляет Илья Федотович восвояси. За хозяйством посмотреть, дела закончить. Может, навестишь?
— Не знаю, боярин Андрей, — оглянулась на раненого девушка. — Нужна я здесь. Может, потом?
— Да я сам пока не разобрался, — пожал плечами Андрей. — Боярин через неделю в Москву зовет. Получается, сюда загляну и тут же дальше поеду. Подождешь?
— Подожду, боярин, — кивнула Прасковья и прошмыгнула мимо, за дверь.
С тяжело нагруженными повозками нечего было и думать, чтобы срезать путь хоть ненамного, ехать пришлось до самой развилки в лесу, недалече от Поляниц. Когда сержант понял, что к Порезу они доберутся в лучшем случае в сумерках, то послал Касьяна вперед, с известием о своем скором приезде, а заодно с приказом затопить баню. Чай, почти три недели толком не мылся! Андрею уже начинало казаться, что налипшая на потную спину пыль образовала такую толстую корку, что она вот-вот начнет откалываться, словно старая штукатурка. Разумеется, Матях мог ускакать и сам, но опасался оставить однорукого холопа наедине с таким количеством добра. Ведь случись чего — и не отобьется. Дороги на Руси считаются местом безопасным — однако же, как сержант имел возможность убедиться на собственном опыте, в жизни случается всякое.
В деревню они с невольницей и вправду приехали затемно, но зато теперь их ждали. Светился ярко
