в лес не побегут?
— А мы выпугнем…
Всадники двигались вдоль опушки медленным, спокойным шагом, однако никакой дичи пока не встречали. Впереди показался сосняк, отделенный от рощи зеленой полосой около километра шириной.
— Слушай, Касьян, а может, в лес…
— Держи-и-и!!! — Коричневый комок вырвался из-под самых копыт касьяновского коня и сообразительно чесанул в самую чащу. — Ату его!
— Пошла! — Не совладав с нахлынувшим азартом, Андрей рванул правый повод с такой силой, что едва не порвал своей кобыле губы, вдавил пятки ей в бока. Лошадь возмущенно заржала, но повернула и стала разгоняться в карьер, быстро настигая ушастого. Боярский сын видел его мелькающие пятки уже совсем рядом, у передних ног скакуна, замахнулся кистенем, свешиваясь с седла — удар!!! Мимо!
Проклятый заяц, отвернув в поле, продолжал улепетывать со всех ног, а Матях из-за слишком сильного взмаха едва не свалился на траву, но каким-то чудом удержался на лошадином боку, словно вцепившаяся в добычу когтистая рысь.
— Ату его! — Касьян кинулся наперерез.
Косой, увидев нового врага, отвернул влево — но холоп уже поравнялся с ним, отпустил поводья, взмахнул рукой… Есть, меховой комок закувыркался по земле. Всадник промчался еще немного вперед, развернулся, подъехал к добыче, наклонился, поднял ее за уши, демонстрируя Андрею: «Во какой!» Матях, утвердившись в седле, отвернулся, затрусил вдоль белых стволов, приглядываясь по сторонам. Зайцы, конечно, звери не стайные, но уж очень для них места подходящие. Должны быть еще. И тут впереди, метрах в ста, в траве выросла смешная фигурка, похожая на вскочившего по стойке «смирно» маленького часового, над головой которого торчал примкнутый к автомату штык. Даже два «штыка», и оба настороженно крутились, как радиолокаторы.
— Пошла, — тихо выдохнул боярский сын, отпустив поводья и пнув кобылу пятками. Заяц, тут же присев, порскнул в сторону, но всадник уже мчался во весь опор, стремительно его настигая.
— Н-на! — качнулся вперед Андрей, опуская кистень — но чуть-чуть не рассчитал: грузило только чиркнуло косого по боку возле задних лап, опрокинув и отшвырнув в сторону, но заяц тут же вскочил и помчался в обратную сторону, мечась как пьяный. Пока Матях разворачивался, Касьян уже оказался рядом и одним быстрым ударом добил подраненную дичь.
— Второй!
Боярский сын не ответил, снова продолжив свое патрулирование, пока ему поперек дороги из усыпанных алыми ягодами кустов калины не вырвался еще один зверек. Заяц рванул в рощу, и Андрей, разозленный двумя предыдущими неудачами, без колебаний послал кобылу следом. Над головой промелькнула ветка, но не задела. Всадник наклонился, едва не уткнувшись лицом в густую черную гриву, привстал на стременах.
— Давай, давай, родимая… — Он опустил руку, помахивая грузиком кистеня, готовясь нанести удар.
Косой нырнул под гнилое бревно, выскочил с другой стороны — кобыла взметнулась в воздух, перелетела препятствие. Мгновение невесомости — Андрей чуть свел колени, придерживаясь ими за седло, и даже не ударился задницей, оставшись стоять на стременах. Заяц метнулся в густой шиповник — лошадь промчалась чуть в стороне, уклоняясь от острых колючек, повернула вслед за коричневым с черной полоской хвостом, перемахнула черную, полную воды яму, еще одно бревно, пробила тяжелым телом ивовые заросли. Косой опять вильнул — но Матях отреагировал почти мгновенно, повернув скакуна следом, с выкриком выдохнул, словно при ударе каратэ, и положил кистень ушастому аккурат промеж лопаток.
Заяц мгновенно исчез из вида. Боярский сын, слегка потянув поводья, замедлил скачку, отер рукой лоб:
— Еще раз пять так поохотиться, и меня из седла гвоздодером будет не выдернуть…
Он повернул назад, проехал по своим следам, нашел зайца, резко качнувшись, схватил его за лапы и кинул поперек седла.
— Вот и я с почином. Теперь нужно еще одного, чтобы счет подравнять.
Но больше Андрею не повезло — русаки, словно почуяв неладное, всадникам на глаза не попадались. Впрочем, настроение у охотников все равно было отличное. Домой они вернулись в сумерках, передали добычу встретившей на крыльце распаренной — видно, только что от печи — Варе:
— Вот, кормилица, готовь. На всех хватит.
Дальше все было как всегда: Касьян торопливо выпил несколько стаканов вина, ушел на сеновал, прихватив с собой расстегаи с брусникой и медом, а стряпуху боярский сын тут же опрокинул на постель. Когда Варя ушла, Матях немного подкрепился, улегся спать, и только после этого в темную горницу пробралась Алсу: тихонько подъела пироги на столе, выпила сладкого сыта и улеглась под печью на мягкий бухарский ковер.
Жизнь, вильнув из стороны в сторону, нашла для себя спокойное русло. Андрей вставал с петухами, умывался у колодца, пил квас с холодными пирогами, после чего вешал на покрытую множеством пробоин стену из десятка кольев лисий хвост и начинал стрелять. Касьян, поначалу дававший много советов, теперь просто усаживался неподалеку и молча смотрел, лишь изредка замечая, что, дескать, «кибить неровно стоит» или «рога перекосило». Матях молча менял хват и продолжал охотиться за хвостом, от которого все чаще и чаще летели в стороны шерстяные лохмотья. Если в первый день боярский сын вставал в двадцати шагах от мишени, то на второй выбрал позицию уже в пятидесяти шагах, а на третий — в ста. Старый воин уже не ворчал, что, дескать, на таком расстоянии проще ножом ткнуть, а больше стенал, что бегать за стрелами далеко. Но Андрей невозмутимо стрелял и стрелял, стараясь не обращать внимания на хроническую боль в спине и отбитое тетивой левое запястье. Триста, триста пятьдесят выстрелов до обеда, потом небольшой перекус и — скачка по жнивью и лугам, вдоль ивовых зарослей у канав и ручьев, проверка березняков и густых зарослей у старого кладбища. Длинноухих попадалось, увы, немного, но зато Андрей все тем же кистенем собственноручно подбил двух лисиц, после чего повесил хвосты себе на душегрейку, купленную у Трифона — носиться по улице в одной рубахе стало уже холодновато.
На четвертый день своего отдыха в поместье Матях отмерил от мишени двести шагов, кинул возле намеченного рубежа взятое с кухни полено, выпрямился. Черный бревенчатый прямоугольник казался отсюда столь маленьким, что его можно было закрыть пальцем большой руки. Лисий хвост — просто крохотное яркое пятно.
— Ну что, Касьян, добежишь? — усмехнулся боярский сын, накладывая стрелу на тетиву.
— Это смотря куда, боярин, — уселся холоп на приготовленный чурбачок. — Коли до хвоста, то сбегаю. А коли в белый свет запустишь, то уж извиняй. Искать и не возьмусь.
— Тогда смотри. — Уже привычным движением Андрей натянул лук, расслабил указательный палец. Тетива, вырвавшись из захвата, сильно стукнула его по обмотанному тряпкой запястью, а стрела задрожала в щите на уровне хвоста, но на полметра левее.
— Ладно, — вздохнул Матях, снова готовясь к выстрелу. — Знаю, что не снайпер. Но во всадника на такой дистанции точно попаду.
— В лошадь попадешь, — негромко поправил старый воин и пригладил бороду. — Вот Захар Ильич, что меня, малого, учил, так он стрелой белке в глаз попадал, да еще в прыжке.
— Белка прыгала или Захар? — Матях снова спустил тетиву.
— Не помню, боярин, — рассмеялся холоп. — Давно было.
— Ты мне лучше вот что скажи, — задал Андрей вопрос, который не раз возникал у него на охоте, но потом вылетал из головы. — У меня кистень на деревянной ручке сделан. А у тебя, я смотрю, просто на руке висит. Это почему?
— Дык, батюшка Андрей Ильич, — пожал плечами холоп, — твой кистень, он для боя сделан. С рукоятью его и держать сподручнее, и ударить крепче. А у меня он так, для всех нужд сразу. Я его петельку на запястье-то накину, сам в рукав опущу, он у меня там и лежит родимый, никому в глаза не бросается. А коли приспичит неприятность какая, я рукой махну, он сам тут же и выпрыгивает.
— Ладно придумано, — кивнул Матях.
— А то, — согласился Касьян. — Как гуляешь где, так по виду…
