его - граф Черкасов. Я склоняюсь к первому мнению, а потому пока оставляю вас при штабе младшим адъютантом. Вы ведь в седле держитесь хорошо и даже с простреленным плечом смогли продержаться в галопе несколько часов. Весьма полезное качество для адъютанта. В общем, обращайтесь к квартирмейстеру за серыми штанами. И два часа вам отпуску, чтобы вернуться в полк, доложить о себе, поговорить со знакомыми и забрать личные вещи. Вам хватит?
- Так точно, - кивнул я.
В полку меня приняли сдержано, если не сказать холодно. Конечно, при такой-то репутации, какой я успел обзавестись. Бывший приятель Петька Большаков отчаянно боялся потерять командование взводом. Кмит был сдержан. Капитан Антоненко и майор Губанов и вовсе отговорились делами. Казалось, искренне рад был мне фельдфебель Ермолаев. Пожилой человек смотрел на меня, словно на сына, с которым расстался много лет назад, а теперь он вернулся - повзрослевший и возмужавший.
- Ваше благородие, - вскричал он. - Вот оно как обернулось. Вернулись-таки. А вас-то все, честью сказать, уж и похоронить, да и позабыть успели. Их благородие поручик Большаков с помощью их благородия прапорщика Кмита очень недурно справляются с делами. Хотя без толковых унтеров с фельдфебелями им и тяжело приходилось, но ничего навели порядок во взводе. Хоть сейчас в бой.
- Слушай, Ермолаев, - спросил я, - а где денщик мой? Жильцов где?
- Так это, - несколько смутился Ермолаев, - говорю ж. Списали вас совсем со счетов. Даже отпел вас поп наш, вот. И Жильцова, сталбыть, тоже списали. Не могли его на довольствии оставить никак. С ранеными в Россею-матушку и отправили.
- Вот значит как, - вздохнул я. - А имуществом моим кто заведует?
- Опять же, никто, - ещё больше смутился фельдфебель. - Его это, ну, по традиции...
- Понятно, - кивнул я. - Понятно. Меня и со счетов списали, и отпели даже, и имущество разделили, по традиции. А палаш мой у кого?
- Палаш, вашбродь? - переспросил Ермолаев.
- Меч, - ответил я, - что я под Броценами взял. Кому он достался?
- Да вроде прапорщику Кмиту.
- Спасибо. Спасибо тебе, фельдфебель, большое спасибо. Ты, верно, один был рад мне во всём взводе.
Я нашёл Кмита на плацу, где он гонял половину взвода, состоящую как из новобранцев, так и старослужащих. Строевая подготовка равно хромала и у тех, и у других. Когда я здоровался с ним, только придя в полк, он был ровен в общении со мной, хотя ранее отношения у нас были более доверительными.
- Прапорщик, - обратился я к нему, - подойдите.
- Унтер Мохов, принимайте командование, - бросил он и подошёл ко мне.
- Тот палаш, - сказал я ему, - что я под Броценами взял. Он у вас.
- Так точно.
- Верните. Как бы то ни было, я живой. И второй "Гастинн-Ренетт".
- Есть.
Мы долго смотрели друг другу в глаза, казалось, ещё секунда - и между нами молния сверкнёт.
- Проклятье! - не удержался я. - Да что стряслось с вами?!
- Не могу знать.
- Прапорщик! - рявкнул я. - Я сейчас вам в морду дам!
Он промолчал. А что можно ответить на такие слова?
- Друзьями мы не были, - сказал я, - однако и под Шодровичам, и на борту "Гангута", и на британском дредноуте, вы вели себя иначе.
- Вы пропали на несколько месяцев, - ответил Кмит. - Вас похоронили и отпели, пускай и не зная истинной вашей судьбы. И вот вы вернулись, однако за вами тянется шлейф слухов и недомолвок. Будто вы шпион, а то и вовсе французский или испанский офицер.
- Так оно и есть, Кмит, - кивнул я. - Я был лейтенантом французской армии, пока служил в Уэльве - это город в Испании - и, как оказалось, ещё и полковник армии испанской. Но это не значит, что предал Россию. Воевал я против испанских мятежников и немного против немцев. Скрывать не стану, мне предлагали остаться на французской службе, но я отказался.
- И всё же, господин поручик...
- Штабс-капитан, - поправил его я, - если вы не заметили.
- Штабс-капитан, - поправился Кмит. - Не доверяют вам пока в полку. Тем более что вы пока и не вернулись к нам. Говорят, вас у себя при штабе оставил генерал-лейтенант.
- Мне в полку командовать некем, - усмехнулся я. - Слава богу, офицеров пока хватает. Идёмте, прапорщик. У меня не так много времени.
Располагался прапорщик в большом доходном доме, полностью снятом для офицеров экспедиционного корпуса. Комнату он делил, по традиции, с прапорщиком второго взвода нашей роты. Он вынул из шкафа баскетсворд и кобуру с дуэльным пистолетом.
- Знаете что, прапорщик, - неожиданно сказал я. - Забирайте себе и второй "Гастинн-Ренетт", думаю, мне он не пригодится в ближайшее время. Думаю, покойный поручик Федорцов, не возражал бы против этого.
Я снял с пояса двойную кобуру с пистолетом и протянул Кмиту.
- Пользуйтесь.
Я забрал у него палаш и вышел из комнаты.
Корпус Барклая де Толли выступил на юго-восток спустя два дня после моего возвращения в армию. Двигались мы, что вполне закономерно, по той же дороге, что мы с Ахромеевым ехали в Шербур. Передвигаться в штабе корпуса было совсем не то, что маршировать вместе с солдатами. Отчасти это изрядно радовало меня, но, как бы то ни было, я был пехотным офицером. И хоть и сменил белые рейтузы на серые штаны штабного офицера с леями, однако когда замечал марширующих солдат в знакомых цветах моего полка, то сердце моё обливалось кровью. Возвращаться к своим, как бы ни тянуло, я не стал. Слишком уж холоден оказался приём, оказанный мне в первый раз. Даже былые верные друзья, с которыми, казалось, прошёл огонь и воду и пуд соли съел, были мне совсем не рады.
В то время я впервые стал по-настоящему страдать от одиночества. В детстве надо быть очень уж замкнутым ребёнком, чтобы остаться одному, в кадетском корпусе попросту некогда раздумывать над подобными вещами, в армии же у меня всегда были друзья-приятели, вроде соседа по палатке Петьки Большакова или первого командира - покойного поручика Федорцова. Теперь же я остался один. Совершенно один. Офицеры штаба, зная о моём временном статусе, несколько сторонились меня и не заводили близкого знакомства, про офицеров моего полка я уже довольно сказал, в общем, я оказался в совершенном одиночестве. Поручений от генерал-лейтенанта было немного, какие могут быть дела на марше, так что я оказался предоставлен самому себе.
Много времени я посвящал упражнениям со шпагой и палашом, а также вольтижировке и стрельбе из короткоствольных драгунских пистолетов, купленных мною у квартирмейстера. Это было оружие хорошей работы со стволами воронёной стали, оправленными в серебро. Били они не так точно и далеко, как "Гастинн-Ренетты", однако управляться с ними, сидя в седле, было куда удобней, нежели с длинными дуэльными пистолетами.
Дни шли за днями, корпус двигался на юг, огибая Париж, навстречу армии Священной Римской империи под командованием епископа-генерала Иоганна-Иосифа фон Лихтенштейна. Кроме того, с нами на соединение шёл генерал Гебхарт Леберехт фон Блюхер со своей сорокапятитысячной армией из Пруссии и Рейнской конфедерации. Неподалёку от столицы нас ждал сам Бонапарт во главе Императорской гвардии и линейных полков, расквартированных на севере Франции. Гражданская война, набиравшая обороты ещё несколько недель назад сейчас оказалась совершенно сведена на нет, благодаря усилиям французской жандармерии, сформированной Наполеоном по образу и подобию жандармерии испанской, показавшей себя с самой лучшей стороны. Нам противостояли не только цесарцы, но и британские полки, точнее, Ост-индской
