таких вот отбившихся от основных сил солдат.
- Долго не пробегаем, - сказал мне Кмит. - Скоро наткнёмся на какой-нибудь взвод и нам конец.
- Было б нас побольше, - вздохнул прапорщик Фрезэр, - могли бы закрепиться в каком-нибудь доме...
- У нас на каждого по десятку патронов, - отмахнулся я. - Сейчас на дворе век девятнадцатый, а не шестнадцатый, когда выбить из дома засевших солдат было очень тяжело.
- Надо прорываться к своим, господин штабс-капитан, - тяжело дыша, произнёс фельдфебель Роговцев. - Пока ещё неразбериха царит.
- Верно, - кивнул я. - Времени отдыхать нет. Будем прорываться, не смотря на количество солдата врага. Идём по самым узким улочкам, где преимущество в количестве перестанет быть таковым. Вперёд!
Несмотря на усталость, я отдал команду: "Бегом марш"; надо было как можно скорее прорываться к своим. Первыми мы налетели на коричных венгров, занимавшихся выносом ценностей из богатого дома. Они были столь беспечны, что даже мушкеты составили в пирамиду, оставив лишь одного часового. Это был совсем ещё молодой парень, к чести его, скажу, он успел поднять тревогу, но мародёров это не спасло. Мы перекололи их штыками и тесаками, быстрее, чем они успели добраться до пирамиды, побросав награбленное.
- Кмит, осмотрите оружие врага, - коротко скомандовал я, очищая клинок палаша о форму убитого венгра. - Солдаты, собрать патроны. Поторопитесь!
- Это штуцера, - сказал Кмит, заглянувший в стволы нескольких ружей. - Отличные штуцера римского производства.
- Разобрать штуцера, - приказал я солдатам. - Роговцев, сколько у нас патронов на солдата?
- Штук по тридцать примерно, - ответил фельдфебель.
- Теперь можно побеседовать с латинянами нормально, - хищно усмехнулся Фрезэр.
- Вперёд! - скомандовал я. - Бегом!
Потом были ещё несколько стычек, мы уничтожили два взвода врага. Ещё один венгерский и один, кажется, из Гессен-Дармштадта, судя по тёмно-синим мундирам. На крупном перекрёстке пропустили разъезд прусских гусар. А потом наткнулись на серых солдат. Руководил ими не кто иной, как фон Ляйхе. Они расстреливали засевших в доме не наших, не то французов, этого было не понять - из окон торчали только мушкетные стволы.
- У немцев обычные мушкеты, - сказал мне Кмит. - Иначе не подошли бы к дому так близко.
- Предлагаешь пострелять по ним? - задумчиво спросил я. - Рискованно. Но иного выхода, похоже, нет.
- Взвод, - скомандовал я, - к бою. Бьём залпом. Кмит, командуй.
Мы вскинули ружья - я также временно забросил карабин за спину и вооружился штуцером - и по тихой команде "Пли!" дали залп по серым. Семь немцев рухнули, только фон Ляйхе, которому я всадил пулю в спину, всего лишь дёрнулся и повернул к нам свою жуткую маску с окулярами. Проклятье, будто бы сам Сатана на меня поглядел.
- Ружья бери! - скомандовал Кмит, и я, отдавшись привычным действиям, отмахнулся от дьявольского взгляда чёрного немца. - Целься! - Мы все вскинули приклады к плечу. - Пли! - Вместе со всеми жму на спусковой крючок.
Фон Ляйхе, единственный из немцев, не искал укрытия от перекрёстного огня. Теперь моя пуля угодила ему в грудь. Он снова лишь покачнулся. Крови на кожаном плаще пальто я не заметил. Ляйхе встряхнул руками - и в ладонях его, как и когда-то в Париже, у входа в магазин "Граф Ди", возникли два кинжала с широкими клинками. Он кинулся на нас.
- В рукопашную! - скомандовал я.
- В штыки его! - крикнул Кмит. - На штыки поднять, немчуру!
Я отбросил свой штуцер - девать его было, всё равно, некуда - и выхватил палаш. Немец оказался ловок, как кошка, и быстр, как сам чёрт. Он отбивал выпады штыков и палаша своими кинжалами, крутился, словно угорь, между нами, так что мы не успевали его достать. А между тем, к нам уже бежали с десяток серых немцев. Остальные плотным огнём не давали осаждённым в доме вырваться и прийти нам на помощь.
- Кмит! - крикнул я, на секунду отвлекаясь от схватки. - Я схвачусь с ним один на один. Не дайте серым помешать нам!
- Есть! - ответил подпоручик. - Солдаты, за мной!
- Geteiltes Leid ist halbes Leid? - проскрипел из-под маски фон Ляйхе, не препятствовавший моим людям. - Хочешь умереть смертью героя?
- Попробуй убить меня, герр труп, - ответил я в той же мрачно шутливой манере.
И перешли от слов к делу. Зазвенели клинки. Меня спасала только длина и вес шотландского палаша, немцу приходилось парировать его, подставляя под него сразу оба кинжала. Ляйхе был быстрее меня и чертовски лихо управлялся со своим оружием. Мне стоило огромных усилий, увёртываться от его искусных выпадов и держать дистанцию. Однако был в его мастерстве серьёзный изъян - фон Ляйхе совершенно не думал о защите, весь с головой уходя в нападение. Именно поэтому я сумел достать его - полоснул палашом по груди, распарывая кожаное плащ-пальто и чёрный мундир под ним. И снова ни капли крови. Из разрезов на теле посыпался мелкий рыжеватого цвета песок.
В ответ на это фон Ляйхе издал жутковатый скрипящий звук, который только при очень большой фантазии можно было принять за смех. Я замер на мгновение, ошарашенный этим зрелищем и звуком. И это едва не стоило мне жизни. Выпад левого кинжала я отбил корзиной гарды палаша, недаром же их зовут баскетсвордами, она защитила мою ладонь от клинка. А вот от правого пришлось защищаться предплечьем левой руки - клинок распорол мне мундир и руку, по пальцам обильно потекла кровь.
Ляйхе усилил напор, совершенно позабыв о защите. Я отбивал его молниеносные выпады - клинки кинжалов звенели о клинок палаша, высекая снопы искр. Я понимал, что долго в таком темпе не выдержу, особенно при такой кровопотере. Значит, надо сделать что-нибудь такое, чего противник не ждёт, что серьёзно повредит ему, позволит мне хотя бы перевести дыхание.
Когда противник мой сделал сдвоенный выпад кинжалами, целя мне в лицо, я вместо того, чтобы парировать их, рухнул в сторону, немеющими пальцами левой руки выхватывая из кобуры пистолет. Будь это не драгунский короткоствол, а "Гастинн-Ренетт" я бы не сумел сделать этого. Взведя большим пальцем курок, я вскинул его и нажал на спусковой крючок. Пуля угодила Ляйхе в его маску, точно между окуляров. Немец откинул голову под страшным углом, позвоночник его не должен был выдержать. Но Ляйхе на это было наплевать. С головы его даже фуражка не слетела. Однако он замер на несколько секунд. Мне их вполне хватило. Я вонзил палаш в живот немцу по самую корзинчатую гарду и, положив на неё левую руку - пистолет пришлось уронить под ноги, рядом со штуцером - рванул его вверх. Левую руку пронзила дикая боль, кровь, кажется, потекла быстрее и обильнее, однако клинок с треском и с хрустом, ломая кости, пошёл вверх, через живот к груди. Застрял, упершись в грудину. Ляйхе оказался очень лёгким, я приподнял его над землёй на пол-аршина. Он словно чудовищная чёрная бабочка висел на моём палаше, судорожно дёргая руками и суча ногами в сапогах. Кровь, льющаяся из раны на моей руке, мешалась на камнях мостовой с песком, сыплющимся из живота фон Ляйхе.
Но тварь эта умирать не желала. Он отшвырнул свои кинжалы и, ухватившись за гарду, изогнувшись всем телом, сорвался с клинка. Рухнул мне под ноги. Я несколько раз неловко рубанул гадину по плечам, по корпусу, по голове, и всё равно, фон Ляйхе был жив. Он дёргался, даже встать пытался. Тогда я приставил конец клинка к левой стороне груди его и, навалившись всем весом, пришпилил его к мостовой. Я давил до тех пор, пока сталь не заскрежетала по камню. Ляйхе заскрежетал в ответ, будто бы отзываясь на каком-то дьявольском языке. Подёргался пару секунд и затих. Я хотел было ещё и голову ему отрубить, для надёжности, но времени на это не было.
Мои гренадеры, ведомые Кмитом, Фрезэром и Роговцевым, расправились с серыми солдатами, бросившимся им наперерез, и теперь дрались с теми, кто обстреливал дом. На нашей стороне была отвага, на стороне противника - число. Стрелками серые были отличными, а вот в рукопашной - весьма слабы. Семеро гренадер не просто успешно противостояли им, но уже успели уложить троих.
