«Однажды англичанка приехала снова очень веселая и повидалась со всеми своими подругами и у нее были планы насчет девяти щенков и оставшейся части сада. А потом ее нашли собаки. Она положила шляпку с собой рядом и в голове у нее были две пули и она была мертвая. Полиция не должна была переносить ее тело но перенесла, протестантский пастор не должен был ее хоронить но похоронил, потому что никому так и не сказали, что собственно такое с ней случилось. Врачи говорили что человек не может застрелиться дважды. Все врачи так говорили. А один офицер сказал что ничего подобного. На войне когда офицер хотел застрелиться он чаще всего стрелял себе в голову. И очень часто действительно получалось так что он всего лишь вгонял пулю себе под скальп а потом стрелял еще раз следом… И до сих пор все вокруг обо всем этом говорят хотя гораздо меньше чем бывало. Вместо англичанки теперь приезжает одна американка, и она пока живая».
От последней фразы кровь стынет в жилах. Ясно, что дни американки сочтены.
В «Автобиографии Каждого» финал иной. Как только обнаруживают тело, один из местных жителей, озабоченный происходящим, звонит Гертруде Стайн и просит приехать как можно скорее. Когда она прибывает на место происшествия, тело уже успевают унести и складывается такое впечатление, что до выяснения истины вообще никому нет дела. Они вдвоем с Бернаром Фаем, другом, который гостит у нее в это время, идут в дом мадам Сезар и застают там более чем странное сборище:
«Там была американка, которая все на свете знала про Бенджамина Франклина… а снаружи еще двое, человек который устанавливал электрические обогреватели» — как и Гертруда Стайн, мадам Сезар в то лето провела электричество, — «и его жена, а внутри еще женщина, очень толстая и вся в черном, как будто уже наступил вечер. Она была мать того электрика и говорила на нескольких языках, а потом она осталась там и все с ней вместе».
Гертруда Стайн и Элис Токлас находились с мадам Сезар и ее кружком в приятельских отношениях, но после этой загадочной смерти дружбе пришел конец:
«Во всяком случае мадам Сезар мы видели всего однажды, она приехала нас навестить и те кто хотел ее видеть там были а потом прошло совсем немного времени и всем стало как-то боязно ее и насчет нее и потом прошло совсем немного времени и хотя она сама все время была тут как тут никого с ней больше не было то есть миссис Стайнер никогда с ней больше не было а жена электрика та с ней была».
Итог всем этим событиям Гертруда Стайн подводит довольно странный:
«Нас это больше никогда не беспокоило но всякий раз как мне хочется писать мне хочется писать о том что с ней случилось. Во всяком случае нет никакого проку не забывать о том что ты знаешь а мы так и не знаем что с ней случилось».
Люди, которые наезжали в Билиньен в гости к Гертруде Стайн, удивлялись, обнаружив, что жители французских деревень запирают свои дома и даже строят вокруг них стены. Американцы привыкли считать, что преступления совершаются только в городах.
«Принято было говорить, что в деревне ничего не происходит, но в деревенской семье за пять лет происходит куда больше изменений чем в городской семье и это естественно. Если бы в деревне ничего не происходило, то не было бы ни яиц, ни масла. Изменения в деревне происходить просто обязаны, здесь всегда будут разрушать семьи и убивать собак и совращать сыновей и терять дочерей и убивать матерей и выгонять отцов из дому. Разумеется в деревне иначе никак. Оттого в деревне все и происходит как положено в деревне. В городе ничего не происходит. Все происходит в деревне. Город только рассказывает о том, что происходит в деревне, а в деревне все уже произошло. Лиззи ты понимаешь».
«Кровь на полу в столовой» подходит к концу, но, как утверждала сама Гертруда Стайн, окончания у повести нет. Есть финальная глава, которая начинается словами: «Давным-давно они начали и все началось». Так же, как и последняя строка элиотовской «Вечеринки с коктейлями», окончание этой детективной повести содержит в себе новое начало, так что и говорить больше ничего не требуется.
«Не нужно ничего придумывать. Каждый знает и говорить смысла нет. Потому-то каждый и болтает и никто не говорит, потому что каждый видит, каждый говорит, что видит. Не мало помалу, и никаких секретов в том, что каждый знает и все равно переживает».
Засим следует финальная словесная какофония, реприза из слов, имен и фраз, и назойливо повторяется все тот же вопрос, на сей раз с добавлением нового имени:
«Лиззи ты понимаешь. Конечно понимает. Конечно понимаешь. Могла бы если б захотела но только ты все время хочешь чего-нибудь другого только не это только не это так точно… Ты правда понимаешь, Эдит и Лиззи вы правда понимаете».
Если кому и место в компании Лиззи Борден и повествователя, так разве что давнишней приятельнице, конфидентке и сопернице Гертруды Стайн, Эдит Ситуэлл, девичьи годы которой, да по большому счету и всю жизнь, превратил в сплошную пытку, физическую и психологическую, ее же собственный отец, чья жестокость по отношению к дочери была едва ли не патологической.
Детективная повесть подходит к концу, а вместе с ней и лето, полное страха и боли: «Мы успокоились и я начала работать и понятное дело начала писать лекции, как будто мы уже совсем собрались ехать в Америку… А как только я начала их писать, обо всем остальном я думать тут же перестала. Какой смысл думать обо всем остальном и потом наша жизнь вошла в привычную колею».
«Кровь на полу в столовой» была впервые опубликована через два года после смерти Гертруды Стайн. Текст готовил к печати Йейльский библиотекарь и библиограф Дональд Голлап. Изысканный томик в отдельной коробочке выпустило ограниченным тиражом издательство «Баньян Пресс». Элис Б. Токлас написала Клод Фредерикс и Милтону Солу (которых называла «Баньяновыми малышами») о том удовольствии, которое эта «идеальная книга» доставила бы автору: «она бы сказала, что текст и способ его подачи равно хороши».
Несколькими годами позже, в одной из глав своей знаменитой кулинарной книги «Убийство на кухне», Элис Токлас вспомнит о том, как они с Гертрудой Стайн впервые заинтересовались детективами как типичным для двадцатого века способом видеть жизнь. Она рассказывает о своих собственных убийствах: первым был карп (кровавое деяние, свершенное при помощи ножа), за ним последовали шесть миленьких голубков, которых она задушила голыми руками, как только Гертруда Стайн вышла за дверь, поскольку подруга ее «не любила смотреть, как делается работа». И подводит испытанию сему итог:
«Опыт был неприятный до крайности, но когда я выложила рядком эти милые юные трупики, пришлось смириться с тем, что и к убийству тоже можно привыкнуть».
Кровь на полу в столовой
Повесть была записана в школьных тетрадях, и в двух местах, в левом поле, автор вертикально вписал слово «пианино». Как правило, никаких изменений в написанные ею тексты Гертруда Стайн не вносила, и, поскольку «пианино» фигурирует также и в основном корпусе повести, издатель полагает, что автор хотел включить эти слова в текст: они заключены в скобки и вставлены в наиболее подходящих местах в пятой и шестой главах.
