“А ведь всё, – сказал себе Артём, – а ведь за побег расстреливают…”
“…Только почему красноармейцы не знают, что мы убежали?”
Его не в первый раз удивило, что он не очень много думал в дни обычные, зато оказывался способен осмыслять происходящее в те минуты, когда, кроме ужаса, испытывать было уже нечего.
“Галя, – решил Артём, – пусть Галя выкручивается – ей проще… Я скажу, что исполнял её приказы”.
Она словно услышала его размышления и твёрдо сказала:
– Веди себя как ни в чём не бывало. Как приедем, иди в свою роту. Ни с кем ни о чём не разговаривай. Кажется, они ничего не знают. Они нас даже не разоружили, – и вдруг повысила голос: – Эй, на баркасе! Вы еле идёте! Отцепите нас – мы заведём мотор и доберёмся сами!
В ответ долго молчали.
– Доставим, – наконец крикнул Горшков.
Казалось, он в чём-то сомневается.
Галя в бешенстве рванула шнур мотора. Тот всё равно не заводился.
Наверное, это должно было успокоить: мотор сдох, когда их тащили к земле, а не посреди моря.
Не успокаивало нисколько.
Уже было утро, и Артём один, без конвоя, с трудом двигая затёкшими ногами, сошёл на землю обители, вослед за Галей. Пистолет он ей отдал ещё в лодке.
– Через три часа жду вас в ИСО, – сказала Галя Горш-кову, поспешно спрыгнувшему с баркаса. – Будем разбираться.
Остальные красноармейцы, и ещё несколько чекистских курток на тюленьем меху, отчего-то не спешили сходить на берег.
Береговая охрана тоже не очень понимала, что происходит.
“…Вот нервы, – подумал Артём, косясь на Галю. – Может, действительно обойдётся?”
Горшков тем временем смотрел на Артёма. Не узнавал его в новой, не по чину, одежде.
– А откуда этот шакал при тебе? – вспомнил, наконец. – И кто ему дал такую куртку? Или ты произвела его в че-кисты?
– В десять жду, – отрезала Галя. – Посмотрим, кто у кого примет отчёт. Командировку свою подготовьте. Изучим, что вы искали в пятнадцати верстах отсюда.
– Ещё узнаем, кто кому отчитается, – процедил Горшков.
Галя по форме представилась старшему береговой ох-раны.
– Вот мой командировочный лист. Вот документы на выезд по спецприказу. В ходе командировки задержаны два шпиона, – сказала она чётко, указывая на Мари, так и сидевшую в лодке. – Необходимо доставить их в ИСО для допроса. Второй болен, без сознания – его сначала в санчасть. Срочно.
Артём перетаптывался на месте.
– Что стоите? – обратилась к нему Галя. – Немедленно в роту.
“Меня ж не пустят”, – хотел сказать Артём, но Галина уже пошла впереди, отмахивая шаг рукой.
Соловецкие стены стояли как чёрный хлеб в грязной сладкой пыльце.
На воротах Галя, подав документы, кивнула на Артёма:
– Это со мной.
Во дворе сразу, не прощаясь, свернула в сторону ИСО, Артём наметил путь в двенадцатую рабочую роту Соловецкого лагеря.
Видимо, шёл развод, первые наряды уже двигались на работу сквозь осеннюю морось.
Навстречу прошла бригада в десять человек, причём двое шедших позади работников были в шинелях и в кальсонах, один – в валенках без калош, другой в ботинках – отчего ступал, высоко поднимая ноги, избегая луж. На голове у обоих имелись кепари.
Народу, впрочем, во дворе было уже привычно мало, а появлявшиеся имели вид нервозный.
По двору санитары пронесли несколько больных, но только почему-то не в санчасть, а из санчасти.
“Это трупы”, – объяснил себе Артём.
Санитары были в масках. Никогда они никаких масок не носили.
Непонятно, с чего Артём решил, что его пустят отсыпаться. Он был просто неживой – и это казалось ему достаточной причиной.
Ещё казалось, что всё происходившее когда-то было, и в роте его ждут Василий Петрович или Афанасьев, а то и Крапин, и, значит, всё по местам и всё разрешится, как разрешалось уже не раз.
В деревянном тамбуре действительно так и сидели на посту два дневальных чеченца.
