– Нобелевский лауреат в последние годы жизни свихнулся. Изобретение «лучей смерти» можно считать сознательным блефом и мошенничеством, но устройство для общения с душами покойников и марсианами – это уже не блеф, а бред.
Официант поставил на стол корзинку с ломтями теплого хлеба, разлил вино по бокалам.
– Он что, действительно контачил с покойниками? – спросил Ося, разглядывая вино на свет.
– В том-то и дело! – Габи отломила хлебную корочку, прожевала. – Любая идея, поданная под соусом Маркони, для уважаемых ученых абсолютно несъедобна!
– Погоди. – Ося нервно усмехнулся. – Ты пытаешься таким образом убедить их вообще отказаться от попыток разделить изотопы? Ну, извини, это как-то совсем уж по-детски.
Габи закурила и, щурясь от дыма, спросила:
– Чем занимается твой Брахт?
Ося пожал плечами:
– Вынужденными излучениями. Но это не имеет никакого отношения ни к изотопам, ни к лучам Маркони. Вайцзеккер сказал…
– …что Вернер Брахт серьезный ученый! – перебила Габи. – Тоже занимается лучами, но другими. Доктор Штерн написал: участие Вернера Брахта значительно ускорит работу. Что он имел в виду? Ты сам сто раз повторял про изотопы. А потом я услышала то же самое от Тибо. Ну, будем здоровы.
Они сдвинули бокалы. Ося поперхулся, закашлялся, вино попало не в то горло. Габи протянула ему стакан с водой. Он запил, справился с кашлем и прошептал:
– Ты что, говорила с ним о Вернере Брахте?!
– Дурак! – Габи презрительно фыркнула. – С Тибо я говорила о Вайцзеккере, Маркони и о разделении изотопов урана. Подкинула ему идею гнать побольше галиматьи на эту тему. Лучи прицепила к Маркони, вполне логично. Брахта вообще ни разу не помянула.
– То есть ты использовала Тибо вслепую для своих целей? – Ося покачал головой. – Лихо, молодец!
– Для наших целей! Кстати, про изотопы он объяснил мне куда проще и доходчивей, чем ты.
– Ну, ясно, он физик по образованию. – Ося хмыкнул. – Изотопы… Если бы мне год назад сказали, что ты влезешь по уши в ядерную физику, я бы не поверил.
– Сам втянул меня и сам влез по уши. – Габи нахмурилась. – Слушай, ты когда-нибудь перестанешь перебивать?
– Все, прости. Так с кем ты говорила о Брахте?
– С Вилли, кузеном Максимилиана. Он не только слушал лекции Брахта, но и учился на одном курсе с фрейлейн Рон.
– Это еще кто такая?
– Угадай с трех раз. Даю одну подсказку. Рон – девичья фамилия.
– В замужестве Брахт? Зовут Эмма? – Ося тихо присвистнул. – Ну, тебе везет.
– Это тебе везет, а мне не очень. Вилли обожает показывать альбомы со старыми фотографиями и вспоминать студенческие годы. Твоя фрау доцент – красотка. Ну, во всяком случае, лет двенадцать назад была очень даже. Если тебе поручат ее разрабатывать, я буду ревновать.
– Пожалуй, стоит приударить за Эммой хотя бы ради этого, а то все время только я тебя ревную.
– Приударить придется. – Габи вздохнула. – Она и ее муж Герман работают все там же, в Далеме. Вилли наверняка знает о проекте. Когда я спросила, чем сейчас занимается Эмма Брахт, у него глаза забегали, сразу увел разговор в сторону студенческой юности.
Официант принес сыр и салат. Габи немного пожевала и продолжила:
– Вопросы о Брахте-старшем такой нервной реакции не вызвали. Вилли спокойно рассказал, что из института Брахт-старший уволился, продолжает работать в домашней лаборатории над резонатором вынужденных излучений.
– Скажи, а твой повышенный интерес к физике не насторожил этого Вилли?
– Да я вообще физики не касалась, просто спросила, много ли он знает женщин-ученых, есть ли среди них красивые или только старые девы, синие чулки. Ухватилась за Эмму Брахт, от нее вырулила к Вернеру Брахту.
– Вилли с ним общается?
– Звонит два раза в год, поздравляет с Рождеством и с днем рождения. Видимо, расспрашивает, как идет работа. Мне он объяснил, что лучевой резонатор – страшно непопулярная тема.
– Ну вот, а говоришь, не касалась физики.
– Я – нет. Вилли как начинает, не может остановиться, ему нравится объяснять, а слушателей не хватает. Он служит в министерстве авиации, занимает какую-то скучнейшую бюрократическую должность. Для него студенческие годы, Берлинский
