поступил с главным своим врагом так гуманно, по-ленински? Кучу народу перебил, а Троцкого не тронул, выпустил за границу, да еще позволил вывезти личный архив[21] и советского гражданства лишил не сразу, а через три года после высылки, в тридцать втором. Илья долго ломал голову над этой загадкой, и только сейчас забрезжил ответ.
Конечно, уголовник Джугашвили люто ненавидит политического экстремиста Бронштейна. Но демон революции и демон Сталин намертво сцеплены идеологической пуповиной. Сталин не мог убить Троцкого, пока пуповина пульсировала. При внешней несхожести и взаимной вражде эти двое неразделимы, как причина и следствие, как теза и антитеза, как карточный король в двух лицах, один головой вниз, другой – вверх.
Для того чтобы беззвестный кавказский уголовник, семинарист-недоучка, скверно владеющий русским языком, сумел стать хозином России, сначала требовалось развалить страну, ввести ее в состояние безвластия и духовного шока. Это работа демона революции. Без Троцкого не было бы Сталина.
В двадцать девятом, в год мнимого пятидесятилетия Сталина и высылки Троцкого, вышла книжка Ворошилова «Сталин и Красная армия», повествующая о деятельности Троцкого, но только Троцкий там назывался «Сталин». Достижения и победы демона революции приписывались Сталину. Слаборазвитый мозг Клима не мог сотворить такую уникальную литературную мистификацию. Творцом был личный сталинский секретарь Иван Павлович Товстуха, вдохновителем и редактором, конечно же, сам Сталин.
Таким образом, Джугашвили присвоил прошлое Бронштейна, превратил мифического себя в реального Троцкого, в мотор октябрьского переворота и Гражданской войны, в ближайшего соратника Ленина и создателя Красной армии. А потом крутанул обратное сальто-мортале, превратил мифического Троцкого в реального Сталина, подарил изгнаннику все провалы и кровавые ужасы последующих десяти лет своего тупого единовластного правления.
Голод начала тридцатых, пожары, аварии – Троцкий. Хроническая нехватка самых необходимых товаров – Троцкий. Убийство Кирова – Троцкий. Заговоры в армии и в НКВД – Троцкий. Аресты и расстрелы – Троцкий. Сотни тысяч советских граждан были объявлены троцкистами, то есть подданными антиимперии, существовавшей внутри СССР. Не покладая рук трудились на антиимперию следователи НКВД, охранники тюрем и лагерей, пропагандисты-агитаторы, осведомители, доносчики. Переписывались учебники, тасовались архивы. Огромная армия цензоров глотала пыль в библиотеках и на книжных складах, старательно изымала все, что имело прямое или косвенное отношение к Троцкому. Рядовые граждане по всей стране прочесывали печатную продукцию у себя дома, не дай бог заваляется где-нибудь старый журнал со статьей, газета с портретом, книга со сноской или ссылкой.
При этом в советской прессе, в радиоречах, на митингах и собраниях Троцкого упоминали почти так же часто, как Сталина. Главная книга в СССР была целиком посвящена Троцкому. Он стал сюжетным стержнем «Краткого курса», на нем и на борьбе с ним держалась вся сталинская сказка.
Илье запомнился абзац из сводки областного НКВД тридцать седьмого. В очереди старуха колхозница рассказывала об аресте своего зятя: «
Апогеем деяний мифического Троцкого стали тайные переговоры с Гессом и шашни с Гитлером. Вместе с Гессом он готовил военный переворот, вместе с Гитлером планировал нападение на СССР.
Круг замкнулся. В Брест-Литовске в марте восемнадцатого большевики подписали с немцами Брестский мир. Через двадцать один год, в сентябре тридцать девятого, в том же Брест-Литовске прошел совместный парад Красной армии и вермахта.
Ленин, главный инициатор Брестского мира, назвал его «похабным». Троцкий в подписании не участвовал, не желал позориться, слинял после второго раунда переговоров. Пакт с Гитлером в советской прессе именовался величайшим достижением Сталина, а вся многолетняя тайная подготовка к «величайшему достижению» определялась как вражеская деятельность международного шпиона Троцкого.
На вилле в Мексике, за крепостными стенами, доживал свои дни старый запуганный человек Лев Давидович Бронштейн. Изгнанник все еще назывался Троцким, давал интервью, строчил статьи и книги. Разоблачал самозванца Кобу, доказывал: «Я, а не он, был главным соратником Ленина, я, а не он, создал Красную армию и обеспечил большевикам победу в Гражданской войне! Он нагло присвоил все мои революционные и полководческие заслуги, истребил большевиков-ленинцев, уморил голодом крестьян», и так далее, и так далее. Бронштейн тщетно пытался произвести обратный обмен, забрать назад свои злодейства и вернуть Джугашвили его злодейства. Вроде неглупый человек, но почему-то не догадывался, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
Бурная деятельность изгнанника абсолютно ничего не значила. Бронштейн был всего лишь пустой оболочкой. Троцкий остался в СССР и работал на Сталина в тысячу раз эффективней всех молотовых и кагановичей вместе взятых.
Илья механически подчеркивал абзацы из передовицы «Фолькише беобехтер», неслышно бормотал:
– Гитлер скоро возьмет Париж, а Инстанция занята охотой на Троцкого. В разгар мировой войны пишет эпилог «Краткого курса». Продолжает жить внутри своей сказки и сам же ставит в ней последнюю точку, убивает свое второе «Я». Зачем? Почему именно
