из ящика бюро тетрадь. Подперев подбородок сплетенными пальцами, долго, задумчиво глядела на строчки формул.
Вернер, конечно, представить не мог, что его случайный набросок по энергетическим выходам световой лавины подскажет Эмме ответ на главный вопрос: как и чем дать пинка легким изотопам урана.
Вернер вообще не думал об уране. Прикидывая разные технические перспективы использования своей игрушки, он почему-то зациклился на медицине, верил, что в будущем луч сумеет заменить скальпель и таким образом сделает хирургические операции менее опасными, травматичными, поможет лечить и спасать.
А Эмма думала только об уране, вот ей и пришло в голову, что разные изотопы должны по-разному реагировать на облучение строго определенной частоты. Резонансное поглощение света изотопом зависит от его массы. Надо только точно настроить световую лавину, чтобы она выборочно ионизировала изотопы 235.
По первым, осторожным прикидкам такой метод в промышленном масштабе мог дать не меньше пятисот граммов обогащенного урана в сутки. Расход материалов и затраты электроэнергии невелики. Вместо гигантского обогатительного завода потребуется лишь небольшая фабрика. Для производства одной бомбы, способной смести с лица земли самый крупный советский город, достаточно пяти килограммов чистого U 235.
Жаль, невозможно объяснить Вернеру, что уран сейчас в миллион раз важней медицины и всяких тонких технологий далекого будущего. Только немецкая урановая бомба даст шанс на будущее. С бомбой Гитлер уже не нужен. Европейскую цивилизацию от большевистского ада спасет немецкий интеллект, а вовсе не истеричный австрийский ефрейтор без высшего образования.
Вернер улетел в Стокгольм. Накануне отъезда он волновался, как подросток перед первым свиданием. Хоутерманс добродушно подшучивал над ним. Агнешка вычистила и отутюжила старый, но очень элегантный и дорогой светло-серый летний костюм, который не вынимался из шкафа ни разу после гибели Марты. К костюму понадобились новые ботинки. Вернер вместе с Эммой отправился в обувной магазин, терпеливо перемерил дюжину пар, пока не нашлась подходящая. Кроме ботинок, купили еще летнюю шляпу, дорожный саквояж из мягкой светло-коричневой кожи и зонтик-трость.
В костюме и шляпе он выглядел настоящим щеголем, даже сутулиться перестал.
Перед самым отъездом зашел фон Лауэ, принес подарок для Мейтнер – серебряный портсигар, на котором были красиво выгравированы ее инициалы. Прощаясь, попросил передать привет еврейской физике от немецкой физики.
Эмма и Хоутерманс на такси отвезли Вернера в аэропорт. Она думала: «Мы выглядим как семья, только вместо Германа тут почему-то Хоутерманс. Грустно. Неужели так никогда не помирятся? А Вернер все-таки выполнил свое обещание, отправился на свидание к дорогой Лизе, когда его игрушка уже практически готова».
Последние опыты с рубином и с аммиаком прошли успешно и подтвердили самые смелые догадки Эммы. Значит, не просто так ее тянуло в лабораторию Вернера, не зря тратила она столько времени и сил, помогая старику. Главное недостающее звено оказалось именно тут, прямо у нее под носом.
Предчувствие близкого успеха покалывало пальцы. Иногда она просыпалась среди ночи от внезапного всплеска радости, лежала с открытыми глазами и улыбалась в темноте. Простота, стройность и логичность идеи доставляли ей физическое удовольствие. На бумаге метод уже существовал. Но для точных расчетов нужны точные данные, которые можно получить только в экспериментах. Где их проводить? Выкрасть из института несколько граммов урана и принести к Вернеру, пока его нет? Но Хоутерманс может в любой момент появиться. За два-три часа провернуть такой объем работ не удастся, нервы и спешка все испортят. О том, чтобы экспериментировать с ураном при Вернере, даже думать нечего. Можно попробовать собрать копию резонатора в институтской лаборатории. Вариант куда более реальный, но только на первый взгляд. Сделать все это в одиночку, так, чтобы никто не обратил внимания, чем занимается смиренная пчелка-труженица фрау Брахт, немыслимо. Действовать вдвоем с Германом было бы куда проще. Но поделиться идеей – значит потерять ее. Ради такого блестящего метода обогащения урана Герман, конечно, пожертвует своей идиотской ненавистью к отцу. Ухватится обеими руками. Скажет: малышка, это потрясающе, ты умница, я как раз об этом думаю.
«Нет, мой дорогой. Об этом думаю я, а ты даже не догадываешься. Ты постоянно твердишь: шарлатан, шарлатан. А он великий ученый, не чета тебе».
Пока Вернер был в Стокгольме, Эмма дважды приезжала в Шарлоттенбург, благо Хоутерманс целыми днями пропадал в лаборатории фон Арденне.
Сначала она забежала на пятнадцать минут, навестила игрушку. Хотелось убедиться, что дорогой Физзль к ней не прикасается. Показное равнодушие и снисходительные шуточки могли быть только маскировкой. Хоутерманс слишком умен, к тому же глубоко в теме. Среди потенциальных конкурентов он, безусловно, занимал первое место.
Перед отъездом Вернер оставил прибор на лабораторном столе и накрыл его массивным деревянным ящиком. Эмма была рядом и незаметно подсунула под край ящика свой волосок. Надежно прижатый к столу, волосок мог исчезнуть лишь в том случае, если Физзль
