со страху в бега кинулся, найдут и прикончат, это уж точно.
– Кто найдет? – не поняла она.
– Товарищи, Варвара Дмитриевна, кому еще? Покамест с силами будут собираться, а там, разумеется, станут допытываться, как так вышло, что всю петербургскую организацию разгромили единым духом. Дознаются, что меня нету, сведут концы с концами, и аминь. У революционеров нравы суровые.
Варвара задумчиво подошла к шток-розе, оборвала сухой листок.
– Что-то неправильно, Борис, – выговорила она с силой. – Неужели вы не чувствуете? Что-то совсем неправильно! Дума только начала работу, сейчас бы всем миром навалиться и действовать сообща, а не получается! Революционеры готовят взрывы, Столыпин их вешает, депутаты говорят все правильно, а действовать не умеют! Как найти дорогу?
– Вам, наверное, лучше с князем потолковать, Варвара Дмитриевна.
– Ах, да что тут толковать, все и так понятно!
Она пошла к французскому окну, потянула витую ручку и оказалась прямо перед Шаховским.
– Я уже намеревался вас спасать, Варвара Дмитриевна.
Она посмотрела ему в лицо. Он был серьезен и как будто взволнован.
…Ничего плохого не может случиться, пока он здесь, рядом, вот что. Единственный, понимающий, всесильный человек.
– Как я рада вас… видеть, Дмитрий Иванович.
– Я тоже очень рад.
Варвара понимала, что поговорить им не дадут, у князя слишком много обязанностей в Думе, сейчас за ним придут, займут разговорами, уведут от нее надолго, до самого вечера, а ей совсем невмоготу, жить оказалось очень трудно.
– Полно вам, – сказал князь. – Все обойдется.
– Борис, – она кивнула за окно, – сказал, что был там вчера.
– Не знаю, откуда он взялся.
– Вызвали… товарищи. Какой-то главный товарищ! Один из наблюдателей не явился по причине пьянства, так Бориса попросили его заменить.
– Вы шутите?
– Ничуть. Борис так и сказал. Господи, Дмитрий Иванович, я думала, что после операции мы все будем праздновать победу, а мы?.. Какие мы победители?
Он вздохнул, глядя на нее немного сверху вниз.
– Это вы верно заметили, Варвара Дмитриевна. Может, оттого, что победа наша немного… пиррова?
– Да, но по-другому было нельзя!
– Вот именно. Отныне сколько лет ни пройдет, мы будем спрашивать друг друга и каждый себя, можно или нельзя было по-другому. Только теперь уж ничего не изменишь.
– Бедный Алексей Федорович.
– Да. И все же так лучше, чем остаток дней прожить на нелегальном положении, да еще за границей. Русскому человеку за границей нельзя. Никак нельзя. Разорение духа и смерть, – сказал князь.
Варвара сейчас решительно не хотела думать ни о каких русских за границей.
– Дмитрий Иванович, голубчик, – произнесла она жалобно, – но ведь все будет хорошо? Да?
Он улыбнулся.
– Мы стараемся, а там… Бог знает, Варвара Дмитриевна.
– Поедемте на Волгу. К маме. Сядем на пароход и поплывем до Нижнего. Так там привольно, спокойно!.. Мне кажется, я дня больше в Петербурге не проживу!
– Ну, конечно, проживете, Варвара Дмитриевна. И на Волгу мы поедем. Я ведь должен с вашей матушкой… переговорить. Да и к батюшке следовало бы еще раз наведаться.
Варвара сильно покраснела, как самая обыкновенная барышня, а не товарищ по партии, и уставила глаза в пол.
Шаховской взял ее за локоть как-то особенно, крепче обыкновенного, и эту новую близость в большой комнате, полной народу, утренних оживленных разговоров, запаха табака и цветов из сада, Варвара Дмитриевна почувствовала особенно остро.
