штанги заставили возиться с какими-то бумажонками. – Проходите в кабинет, я сейчас.
Он зашел следом, прикрыл за собой дверь и мрачно осведомился, чаю или кофе.
Шаховской, который был совершенно уверен, что из чая и кофе ничего не выйдет, сказал, что и то, и другое было бы отлично. Бурлаков взглянул на него и уставился на Варвару.
– Варвара Дмитриевна с Петровки, – объяснил Шаховской туманно.
– Ворошилов звонил, просил с вами переговорить, – сказал Бурлаков. – А Петр Валерианович редко просит! А вы следователь, что ли? Убийство Ломейко расследуете?
Варвара, которая с интересом оглядывалась по сторонам, даже не поняла, что мрачный депутат обращается именно к ней.
– Я?.. Да, я участвую… в расследовании. В общем и целом.
Бурлаков, не слушая, побарабанил пальцами, положил одну папку на другую, посмотрел в окно, а потом зачем-то под стол.
– Я в тот раз не понял, – наконец, сказал он Шаховскому. – Кто вы, откуда. Думал, вы тоже… заинтересованная сторона. Поэтому сразу обозлился. Хорошо, Ворошилов позвонил!..
Это была попытка извинения, и Шаховской извинение принял.
– Я и есть заинтересованная сторона. Полковник Никоненко, который ведет дело, просил меня с вами встретиться. Вы ведь с Ломейко не ладили, да?
– Да чего там «не ладил»! Еще немного, и я бы его посадил. И наплевать мне на папашу его всесильного!
Дмитрий Иванович немедленно почувствовал себя гением сыска, который вот-вот узнает нечто важное, а Варвара перестала исподтишка оглядываться по сторонам и насторожила уши.
– Подождите, Александр, – тут Шаховской понял, что не знает его отчества, подождал, что тот подскажет, но депутат лишь мрачно сопел. – Что значит – посадили бы?
– Да то и значит. Отправил бы материалы в прокуратуру или куда их надо отправлять… А там пусть разбираются. Главное, я и узнал-то случайно!..
– Что узнали?
– Про аферу.
– Про какую аферу?
– Этого Ломейко назначили директором музея на Воздвиженке, так?..
– Так.
– Музея там раньше никогда не было, так?
– Так.
– Под это дело, под музей, выделили бешеные деньги. Так?
На этот раз Дмитрий Иванович ограничился кивком. По всей видимости, так оно и было, должно быть, выделили.
– Ломейко все раскрасиво и подробно расписал, что куда пойдет. Сколько миллионов на ремонт, сколько на оборудование музейное, сколько на создание экспозиции. На охранные системы, на подсветки, на микроклимат, на персонал!.. В общем, все по делу толково изложил. Это вон в Кондопоге директриса плачет, не знает, как субсидию получить, не умеет красиво написать, а у них того гляди крыша провалится и весь музей снегом заметет!.. – Бурлаков взял папку и потряс ею перед носом Шаховского, как будто это профессор виноват, что директриса из Кондопоги не умеет субсидию получить. – Чаю дадут нам или нет?
Бурлаков вышел из-за стола, походил немного и стал возле окна. Лицо от серого дня за окнами тоже казалось серым, усталым.
– И, главное, он ко мне пришел, понимаете?! То есть до такой степени уверен был, что все ему с рук сойдет, что пришел!
– Я не понял, – сказал Дмитрий Иванович осторожно. – Что сойдет?
Бурлаков отвернулся от окна.
– Я же рассказываю! Ломейко пришел к нам в комитет, прямо ко мне. Денег, говорит, не хватает, и нужно в бюджет на следующий год музей на Воздвиженке вписать как особо важный государственный объект. Помогите, говорит, на министерство культуры выйти, чтобы они нас вписали. Выделено столько-то, нужно еще столько же. Иначе не смогу музей
