Второй, пониже, внимательно слушал.
Шаров быстро осмотрел обоих.
— Можем сделать обмен. Мы забираем этот самолет, а вы — машины. Договорились?
— Договорились, — быстро ответил высокий.
Он явно обрадовался. Его товарищ улыбался, кивал и нараспев повторял:
— Бакшиш, бакшиш… Хороший бакшиш!
— Только есть условие! — сказал Шаров. — Очистите полосу от осколков. Возьмите две машины, между ними бросьте на тросах доску или бревно и прокатитесь по ВПП!
— Сделаем, шурави! Мы же друзья! — белозубо улыбнулся высокий и пожал руку Шарову.
Потом афганцы пожали руки послу, Ветрову и всем находящимся в радиусе доступности мужчинам, после чего радостно удалились.
— Ну и что это значит? — спросил Погосов.
— Мы договорились, охрана стрелять не будет, — объяснил Шаров. — Заключена сделка: мы забираем самолет, они — оставленные машины…
— Вы что, уполномочены распоряжаться имуществом иностранных посольств? — прищурился Погосов. — А эти афганцы распоряжаются имуществом «Красного Креста»?
— Неважно! Главное, формальности соблюдены. Поехали…
— Поехали, Владимир Иванович! Мы домой хотим! — в один голос заныли женщины. — И этого мальчика надо спасать!
«Ил-76», второй борт. Высота 6000 метров
Долгое время полет проходил в молчании. Экипаж постепенно приходил в себя от пережитого напряжения.
— Вы почувствовали что-нибудь? — неожиданно спросил Копытин, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Что именно, Анатолий Захарович? — не понял Голубев.
— Ну, на взлете…
— Конечно, почувствовали! Еще бы! Думали, все, конец!
— Ну, а потом что?
— А потом вы форсаж дали и взлетели!
Второй пилот был явно удивлен вопросами. И еще больше удивился бы, если бы услышал про поддержавшую самолет огромную руку. И другие ребята бы удивились, и командиры… Только психиатров такими рассказами не удивишь, наоборот — заинтересуешь. Однако интересные собеседники психиатров не могут служить в военной авиации. Да и в гражданской тоже… Поэтому лучше держать язык за зубами…
— А разве я с самого начала форсаж не включал? — задал Копытин вопрос, переводящий разговор в плоскость обычного рабочего обсуждения сложного взлета.
— Да я, честно говоря, подробностей не помню. Не до того было под обстрелом-то… — Голубев помолчал. И вдруг спросил: — Командир, а как садиться будем?
— Как взлетели, так и сядем, — уверенно ответил Копытин. И приказал: — Беру управление на себя!
До аэродрома Какайды оставалось десять километров. Копытин связался с диспетчером, доложил обстановку:
— Борт перегружен, скаты колес пробиты, диски, возможно, деформированы…
— Ждите дополнительных указаний, — ответил диспетчер.
А через несколько минут на связь вышел командир полка Старков:
— Пройди над полосой и заходи на второй круг! Мы осмотрим шасси…
«Осматривай, не осматривай, а садиться все равно придется! — подумал Копытин. — В воздухе же не повиснешь, даже если все колеса отвалились…»
«Ил» вышел на посадочную глиссаду. Командир выпустил шасси.
Грузовой отсек был переполнен. Откидные сиденья вдоль бортов и посередине отсека были все заняты, часть пассажиров сидела прямо на полу так тесно, что не оставалось ни одного метра свободного пространства. Здесь царило нервное возбуждение.
