Фантазия и сознание пасовали перед неразрешимой загадкой, лишь непреклонное упрямое любопытство требовало найти неведомый ответ на незаданный вопрос. Интересная задачка…
Выхода Лю видела два: обратиться за помощью к Настоятельнице, та наверняка уже поднаторела в дешифровке ведуньиных откровений – однако против этого бурно протестовала интуиция вкупе с шестым чувством, впрочем, не приводя никаких разумных доводов в защиту своей истерики. И второй путь – вернуться в палату к детишкам, желательно без хвоста в виде Молчуньи и дежурящих там Сестер, и тщательно проверить «ошибку подключения» пациентов к оборудованию – что бы это ни значило. Нужно лишь дождаться удобного случая…
Но наутро к Приюту прибыла колонна бронетехники – военники никогда не отказывали Сестре-Настоятельнице в ее щедро оплаченных просьбах, – и Лю надолго забыла о Ведунье.
Глава 22
Лю и эмиссар
«Мастер Вит, я не помню вас. Люк многое рассказывает, но память моя отзывается тишиной. Вы спасли моего сына, которого я не помню, Пояс Щорса, удивительное место, которого я не помню, даровал ему исцеление от лучевой болезни… Люк говорит, что вы и Пояс могли спасти мою жену, которую я не помню, но отвергли ее и обрекли…
Я не испытываю к вам ни благодарности, ни ненависти. Наверное, Люк прав, я умер в одном из Узлов силы… Но кто тогда пишет это письмо? Для призрака я слишком часто испытываю боль, а прошедшая ночь научила меня страху и отчаянию… Никитская церковь вывернула меня наизнанку и показала, насколько я пуст и уродлив. Это больно. Люк твердит о раскаянии, но я не умею…
Мы застряли, кругом непроходимый снег, Люк ранен, а Зверь погиб. Скоро будет новая ночь, но я не сомкну глаз, иначе ночь сомкнет их навсегда.
Мне не нравится Страх, он мучает сильнее Боли. Пусть болят открытые глаза, лишь бы в сознание не проникли сны».
Лю свернула письмо странного человека и спрятала в «почтовый» цилиндрик.
Жив ли он? Группе осталось пройти еще пятнадцать километров до села Софьино, найти Никитскую церковь и запертых там людей. Люка и безвестного автора письма, не оставившего подписи… Он странный. Он очень-очень странный.
Вот зачем нужны ее способности к гипнозу… Летиция горько усмехнулась. Если Настоятельница рассчитывает, что у нее хватит таланта заглянуть Странному в память, то… «Не хватит, уважаемые Настя и Ведунья, переоценили вы меня. Отвести мужику глаза или слегка задурить голову – вот предел моих возможностей».
Проще попытаться вытянуть информацию из Люка, этот хоть амнезией не страдает. Лю прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Тряска и шум двигателя мешали, и к ним никак не удавалось приспособиться. Девушка волновалась и не могла понять причину своей тревоги: двое ослабевших путников, застрявших в снежном плену, вряд ли представляют опасность. Тогда что, вернее кто, пугает ее? Настоятельница? Ведунья? Сам Приют? Или десятки едва живых детей, бездвижно лежащих в маленьких кроватках и годами ожидающих неминуемой смерти?
Нет, Лю не боялась детей. За них – да, боялась, чувствовала щемящую, болезненную жалость, которую уже давно не ощущала ко взрослым людям… Неужели материнский инстинкт проснулся? Глупо и совершенно не вовремя.
Железный трясучий гроб, для краткости зовущийся БТРом, резко сбавил ход и остановился. Замолчал говорливый движок, наступившая тишина, настолько она была неожиданной, показалась Летиции звенящей. Приехали? Что-то быстро…
– Привал, – провозгласил появившийся в люке противогаз. Кажется, его владельцазвали Сергеем. Было у Сергея и отчество, командир отряда при знакомстве важничал, козырял званием и какой-то дурацкой фамилией, но Лю за ненадобностью тут же все лишнее стерла из памяти. Имя бы не перепутать, и на этом спасибо.
Девушка с нескрываемой радостью покинула осточертевшее чрево «трехбуквенного» монстра, изрядно утомившего ее своими бесконечными пыхтелками, тарахтелками и сопелками. Не говоря уже о козлином прыгучем норове, сотрясшем ей всевозможные внутренние органы. Не складывалась дружба между БТРом и девушкой, хоть ты тресни!
– В честь чего стоим? – Лю огляделась, засыпанная снегом местность ничем, кроме однообразной белизны, не выделялась. Зима здесь была иной, чем в Москве или в окрестностях Приюта, – более суровой. Сугробы глубже, мороз злее, ветер пронзительнее. Проехали всего ничего, пару-тройку десятков километров, а климат изменился радикально. Удивительно. Может, и не врут про озоновую дырищу над столицей!
– Снежные заносы, – Сережа Батькович неопределенно махнул рукой. – Колесная техника застревает. Да и гусеняка не очень себя чувствует, то и дело норовит перевернуться, наст здесь какой-то дикий, часть – обычный снег, часть – промерзший до непонятного состояния, остальное либо лед голимый, либо жижа, хрен разберешь какая… Один трак хорошо стоит, ровно, а другой на метр проседает – поди разбери, как такую жопу штурмовать.
