Сулюк сплевывает:
– Мастер-ломастер Виталька… От вопроса не уходи, про мертвую реку понял что-нибудь?
Вот упертый баран!
– Зверь чует безопасный фарватер подземной мертвой реки и тупо бежит по нему до упора, до Москвы то есть. Я нахожусь с животным в ментальной связи и потому могу управлять…
– В анальной ты связи с животным! – Сулюк снова срывается на подвизгивающий крик, видимо начисто забыв о моих угрозах. Я не гордый, могу еще раз и напомнить. – Вообще ни хера не понял, горный ты удод!
Замахиваюсь, решаясь сэкономить бесполезные напоминания, но шизоид настолько потешно прикрывается зажатыми в кулачок грязными, измятыми клочками бумаги (и откуда только их вытащил? Надеюсь, моя испорченная фантазия ошибается в своих предположениях), что ударить юродивого никак не получается. Добрый я… есть такая слабость характера.
– С-специльно д-для тебя записал, п-простыми с-словами, – перепуганный, вмиг присмиревший Сулюк жмурится и заикается. Мне почти жаль поганца.
– Давай сюда свою писанину, писатель драный! – превозмогая брезгливость, протягиваю ладонь. Почти жест мира.
Он мнется в испуге сам и мнет без того измятую до безобразия бумагу. Наконец решается: «Держи!»
Кончиками пальцев осторожно берусь за уголок сулюковой рукописи и… пропускаю удар в челюсть. Гаденыш кидается на меня и тут же заваливает на спину. Вероломно! Не успеваю среагировать, как ощущаю прижатое к шее лезвие ножа. Оно наверняка холодное – так пишут во всех книжках, – но толстый резиновый ворот химзы лишает меня возможности проверить данный тезис. Приходится верить графоманам на слово.
– Еще раз вздумаешь угрожать мне, отрежу ухо! – Сулюк брызжет слюной, заплевывая мои окуляры. Хорошо, что я в противогазе! Надеюсь, слюна не ядовитая и не проест стекло…
– Солдатик, я псих, у меня и справка есть, – самозваный маркиз шипит уже по-новому, с противным прихрюкиванием. Похоже, это смех. – Один глазик выколю, другой останется, чтобы знал, говно, кому кланяться!
– Да понял я! Слезай! – пытаюсь представить Сулюка с балалайкой, наигрывающего шариковские куплеты. Получается откровенно плохо, шиз слишком интеллигентен для трехструнного народного инструмента, ему больше пошла бы виолончель. – Почитаю на ближайшем привале твои каракульки. Кстати, скоро привал?
Псих как ни в чем не бывало возвращается на свое место и, не глядя в мою сторону, пожимает хилыми плечами:
– Ты же у нас управляешь Зверем, вот и решай.
Управляю. Наверное… Мысленно отдаю мутанту команду остановиться. В ответ только свист воздуха да ветер в лицо. Наше необычное транспортное средство продолжает скакать неизвестно куда в кромешной ночи. Звучит красиво, дамам наверняка понравится: ветер в лицо, дикий, необъезженный скакун под седлом, прошлое далеко позади, а впереди лишь неизвестность да непроглядная завеса тьмы… Вот только я ни фига не романтик, темноты боюсь, неизвестности опасаюсь, дикий скакун воняет так, что режет глаза, а верный мой спутник Санчо Пансо – патентованный шизофреник с членовредительскими наклонностями.
Предпринимаю еще десяток тщетных попыток связаться со Зверем по ментальному каналу (термин богатый, мне нравится, только «ментало» вот-вот взорвется от напряжения), затем ору на него нечеловеческим голосом. Все без толку, нашему мутанту-паровозу нет никакого дела до горе-машиниста. В сердцах сплевываю (мечусь в спину Сулюку, но в последний момент воспитание сбивает прицел) и с разобиженным видом… сдаюсь. А что еще остается? Вожжей у меня нет, шпор тоже, ментальный канал связи забит помехами (в голове уже шумит, ага), орально-кричальная система связи не работает – Зверь, сука, глухой и тупой! Сда-юсь. Ты неси меня, река (мертвая), за крутые берега!
Глава 6
Сиропчик в собственном сиропчике
Сны не были похожи на возбуждающие воспоминания. Стройная грудастая Катя не попала в грезы, уступив место страхам и гнетущим кошмарам. Поутру Летиция не помнила, что ей привиделось, но тревога после пробуждения никуда не делась. Вязкая, тяжелая, она преследовала девушку и с этой стороны реальности.
«Словно и не спала», – разочарованно пробормотала Лю, поглядев на часы.
Полутьма гостиничной комнаты ответила ей напряженным молчанием. Даже разговорчивая скрипучая кровать притихла, присоединившись к общему бойкоту.
Шершавый, неровный пол ожег голые ступни неуютным бетонным холодом. Заспанная Лю поморщилась, на секунду замерла, сидя на кровати. Решительно поднялась на ноги, от души потянулась. Растревоженные быстрым пробуждением косточки и суставы недовольно защелкали.
