ей? Как и в случае с Лахе, определить не могу. Может быть и меньше восемнадцати, а может и больше тридцати – юность бывает очень обманчива, да и что я мог рассмотреть за секунду…
– У вас странные имена, – невпопад, такое уж у него обыкновение, заявляет очнувшийся маркиз.
– Не нравится Атя, зови меня Скульд, – ответ девушки, мягко говоря, удивляет. Как и ее смех… Ну и ладно, что смеется невпопад, прощается же это Зулуку, зато как мелодично и даже чарующе… Стоп, что это со мной? Перевозбудился после долгого отшельничества? Гормональный приход – штука чреватая.
– Скульд, Скульд, – шепчет себе под нос назойливый шизоид. – Что-то знакомое, мне кажется, я слышал…
– Я пошутила, уважаемый Люк, Скульд очень скучное имя, оно совершенно мне не идет. Пусть уж остается странная и легкомысленная Атя, хорошо?
«Уважаемый Люк»? Не помню, чтобы мы себя называли – ни я, ни мой попутчик переменной болтливости… Пора заканчивать с гормональными радостями и подключать к делу мозг.
– Куда путь держите, добры молодцы? – Лахе спрашивает или допрашивает?
Хочу ответить что-нибудь максимально невнятное, пока Зулук не ляпнул лишнего, но моих пальцев осторожно касаются пальчики Ати, и я начисто забываю о шизе.
– Пусть они болтают о будущем, – девушка косится на старуху и что-то мямлящего маркиза. – Там ничего интересного, все умрут и превратятся в тлен. Зато прошлое всегда скрыто, по крайней мере, от меня… Прошлое – это настоящая жизнь, там надежды, стремления, страхи, в нем нет никакой обреченности, только движение вперед!
Атя улыбается, а я никак не могу сфокусироваться на ее лице, вспыхивающая и тут же угасающая, свеча все время меняет ее облик. Я даже не пойму, прекрасна она или уродлива, настолько быстро огонь и тени создают новые образы. Морок, иллюзия или паранойя? Игра света и тени?
– Расскажи про Свердловск и про место, откуда идете, – это точно не допрос, всего лишь просьба… Но сопротивляться нежному голосу я не в силах.
– Мало что знаю про Свердловск, последние пять лет я не искал общества других людей, жил в отшельничестве, подальше от густонаселенных мест. Идем же мы с Пояса Щорса, по словам Мастера Вита, вы должны знать о нем.
– О Поясе или о мастере? – уголки ее рта изгибаются в чуть смущенной улыбке. Ате неудобно за свою непонятливость.
– Да обоих! Вит говорил, что поддерживал связь со всеми аномалиями.
Девушка вздыхает, и опять чуть виновато:
– Лахе все помнит о прошлых днях, возможно, что-то и знает о Поясе и его Мастере… Я же вертихвостка, в моей маленькой головке из ушедшего не задерживается практически ничего. Не представляешь, как это обидно…
– Плохая память? Не слишком ли рано для склероза?
– Ты хотел спросить не о склерозе, – пальцы ее сжимаются, обхватывая мою ладонь, и мне нравится это прикосновение. – Ты хотел узнать, не забуду ли я тебя, когда наступит завтра?
Атя, наверное, права…
– Так забудешь?
– Завтра никогда не наступает, только ты подберешься к нему, оно превращается в сегодня. А пока оплакиваешь свою неудачу в охоте за грядущим днем – все умирает и застывает навечно во вчера… Это немного грустно, хоть и очень-очень красиво! Ты когда- нибудь видел, как снежинки вмерзают в стекла? Снежинки уже нет, она стала частью изморози, зато прекрасный узор навсегда сохранил ее образ…
– Ты говорила, что прошлое – это и есть настоящая жизнь…
– Я говорила это в прошлом и потому уже совершенно ничего не помню! Но тебя буду помнить до тех пор, пока у тебя остается будущее…
Кажется, я окончательно сбит с толку, Атя слишком часто меняет свое мнение. Как и облик…
– Кло мастерит кукол. Твою куклу я подвешу завтра у окна – извини, длинную нить не обещаю – и буду смотреть на тебя, пока эта ниточка не оборвется.
Теперь смеюсь я:
– А нельзя повесить мою куклу на маленький тросик или канатик, чтобы она как можно дольше радовала твой взор?
Атя не принимает шутку, серьезно качает головой:
– Трос или канат – хуже петли. Слишком скучно, бесконечно скучно болтаться на тросе, да и воля твоя связана не податливой ниточкой, а неуступчивым железом. Это страшно, поверь мне.
