Наш путь увенчан красным. Зверь истекает кровью, земля за нами окрашена алым… Мутант слабеет на глазах, но упрямо идет и идет вперед. Он знает: если остановится, то…
И мы знаем. Мы все знаем о неизбежном, и оттого становится только страшнее. Моя любимая Броня, я хотел бы попросить у тебя прощения, но не могу… Я еще не умею чувствовать вины и не умею просить…
– Ты монстр, ты чертов монстр, – Люк не смотрит на меня, с
Я могу привести нужные доводы, могу рассказать ему о правде, но ему это не нужно, мантры навязали ему свою правду. Лживую и порочную. Он глуп, он живет иллюзиями, но мне не вылечить его.
Броня исполнила свой долг до конца. Обескровленная, лишенная сил, она рухнула замертво у следующего Узла силы. Дошла, довезла нас и испустила дух…
Все, что мы с Люком можем, – автоматной очередью в небо почтить ее память. Спи спокойно, героический мутант, этот нестерпимый грохот в твою честь! Жаль, что ему не пробудить тебя к жизни…
– Тебе жалко ее, Сол? Ты понимаешь, что натворил? – я хочу видеть лицо Люка, но оно скрыто противогазом. Кажется, ему сейчас очень больно.
Мне не жалко и не больно, мне пусто, очень и очень пусто. Я совсем пустой, это мертвенная пустота, и, возможно, я мертвее Зверя…
– Ты правда хочешь жить?
Люк хочет придушить меня, такое у него понятие о сострадании. Рассказать ему о безразличии, о том, что между смертью и жизнью нет особой разницы? Поведать о том, что пустота рождает равнодушие, и покорно подставить шею? Не почувствуй я силы огня, может, так бы и сделал, но теперь я знаю – огонь, несущий смерть, искупает боль, причиняемую жизнью. Эту тайну мне никому не поведать, не поделиться открывшейся истиной. Когда пылает огонь, нет боли и нет жалости.
– Молчишь? Надеюсь, совесть твоя более разговорчивая!
– Люк, ты осуждаешь убийство извращенцев или винишь меня в гибели Брони?
– Ты в самом деле не понимаешь?
– Не понимаю, – я совершенно искренен. – Пусть я многого не помню, но мои инстинкты подсказывают, что гнус, подобный увиденному нами, нужно выводить с корнем. Разве ты не согласен?
– Они больные люди, они уже сами себя наказали…
– Когда-то я читал о каре, настигшей Содом и Гоморру. Это была мудрая книга.
– В той же книге написано «не убий».
– «Огнем и мечом изведу скверну…»
– Для больного амнезией ты слишком хорош в цитировании…
Мне холодно, пронизывающий кусачий ветер гонит в поисках тепла. Пора заканчивать бесполезный спор.
– Я не хотел, чтобы Броня умерла… Но вытерпеть уродства не смог, это было выше моих сил.
– Идем, – Люк опирается на мое плечо, у него что-то с ногой, каждый шаг дается ему с неимоверным трудом.
– Когда улепетывали, повредил сустав, – то ли оправдывается, то ли поясняет он. – Не обращай внимания, заживет как-нибудь… Смотри туда.
Люк указывает на храм, когда-то красивый, а сейчас заброшенный, погрузившийся в серость и пыль запустения.
– Никитская церковь, последний Узел силы перед Целью.
Мы пробираемся сквозь метровые сугробы. Каждый пройденный метр, отвоеванный у неуступчивого, коварного снега, лишает веры… Церковь близка, видна во всех деталях, можно рассмотреть каждый сколотый кирпич, отваливающиеся тут и там куски штукатурки, подтеки на стенах, потускневшую позолоту на куполах, но… Пятьдесят метров, нужно пройти пятьдесят метров, донести на себе Люка и пару набитых до отказа рюкзаков. Нужно донести себя самого…
– Мастер Вит рассказывал тебе о ней?
– Да, Сол. Если хочешь, давай остановимся, немного передохнем.
Мотаю головой. Если остановимся, то уже не поднимемся.
– Расскажи мне о церкви, кто ждет нас в этот раз?
– Там никого, никто не может пробыть в ней больше одной ночи.
– Привидения?
– Хуже. Собственная совесть. Под сенью церкви ее голос становится громким и отчетливым, и его ничем не заглушишь.
