Он кивнул, не отрывая от меня взгляда.
Я перехватил трубу поудобнее — и резким ударом вонзил ее в живот другу.
Котя схватился за трубу. Раздался жалобный стон железа. Голыми руками он разорвал трубу у самого живота, будто гидравлическими ножницами по ней щелкнул. И опустился на асфальт, привалившись к опрокинутой скамейке. Полуметровый кусок трубы торчал у него из живота.
Я подошел и сел на корточки рядом.
— Видишь? — сказал Котя. Лицо у него бледнело. — Видишь, как все просто? Ну же… давай…
— Все очень сложно, — ответил я. — Но я надеюсь, что не ошибся. Я не хочу быть куратором. Я не хочу быть функционалом. Идите вы все в пень.
Взявшись за трубу, я вырвал ее из Коти, отбросил в сторону.
— Сейчас я умру, — печально сказал Котя. — Потеря крови, болевой шок…
Я посмотрел на запекшуюся на его мундире кровь.
— Да нет, — сказал я. — Ты не умрешь. Ты же куратор. Ты могучий функционал, умело управляющий прислугой в техногенном мире Демос.
— А ты?
— А я — просто человек. Я сделал выбор, понимаешь? Когда не стал тебя добивать — сделал выбор. И перестал быть функционалом.
— Нет, не понимаю… — Голос Коти чуть окреп. Он попытался потрогать свою рану, поморщился. — Ой, больно как… Ты бы знал, как больно!
— Я догадываюсь. Ничего, терпи. К обеду заживет.
— Все равно никто не поверит. Все равно все будут подозревать, что ты функционал. Что ты… что твои способности просто затаились…
— Ну и прекрасно. Значит, меня побоятся пришить на всякий случай. Из риска, что мир провалится в тартарары. Это просто замечательно, что мне не поверят до конца.
Котя поерзал, садясь поудобнее. Деловито сказал:
— Заживает… Ты в себе ничего не чувствуешь?
— Ничего. Совершенно.
Я протянул руку, попытался приподнять кончиками пальцев трубу. Ничего не получилось.
— Как это у тебя вышло?
— У каждого человека своя судьба, — сказал я. — Вы превращаете в функционалов тех, кто мог бы изменить судьбу человечества. Но миров — бесчисленное множество. Где-то там, в этих мирах, люди все-таки следуют своей судьбе, изменяют жизнь… Надеюсь, не только путем войн. Надеюсь, к лучшему. И эта искаженность, эта противоестественность существования функционала — она одновременно источник его силы. Мы… Нет, уже вы. Вы сильны, потому что живете не своей жизнью. Потому что делаете не то, что могли и должны были совершить.
— И что ты должен совершить?
— Не знаю, честное слово. Вначале вернусь в институт. Может, и впрямь ракету должен построить?
— Мы тебя из института не выгоняли, — сказал Котя. — Ты сам ушел. Я тогда и не думал, что ты функционалом станешь, ты сам все решил. Помнишь, говорил, что надоело учиться ради того, чтобы всю жизнь как лох гайки крутить и схемы рисовать?
— Котя, — засмеялся я. — А кто тебе сказал, что только вы — функционалы? Что только вы правите чужие судьбы? Тем, кто ходит через ваши порталы, лопает в ресторанах немыслимые деликатесы и справляет вечеринки на берегах первобытных океанов, — для них что ты, что я, все едино! Им не нужен никакой космос, им не нужны научные открытия, им не нужна вера в Бога, им не нужна третья поэма Гомера. Им куда полезнее, чтобы человек стоял в лавке и продавал игрушечные железки.
— У меня в кармане сигареты, достань, — попросил Котя.
Я достал золотистую пачку, вынул одну сигарету, раскурил и вставил Коте в зубы. Руки у него были все в крови.
— Себе бери, — сказал Котя. И не удержался, добавил: — Бери всю пачку, на стипендию таких не покуришь!
— Да нет, спасибо. Мне теперь здоровье надо беречь, я же не функционал.
Я встал, отряхнул колени. Спросил:
— Может, тебе плед притащить? А то застудишься, Иллан будет огорчена.
— Не застужусь.
