– Не говори глупости, – возмутился я. – Как, по-твоему, он мог это сделать?
– А так: позвонил и отключил.
– Значит, он всемогущ?
Тут рациональная Люда неожиданно встала на защиту Гани:
– Вы отрицаете такое предположение? Лично я – нет. Он, конечно, не всемогущ, но может значительно больше, чем обычный человек.
– Новый супермен, – сыронизировал я, но ирония вышла какой-то слабой и неубедительной.
– Нет, не супермен. Но почему бы вам не предположить, что он так или иначе связан с пропажей машины? Что это не вульгарная кража, а хорошо поставленный опыт.
– Был бы опыт, милицию вызывать не пришлось бы…
– А если это не наш опыт?
– Чей же тогда? Учёный-маньяк из некой капстраны, жаждущий мирового господства, так, что ли?
– Глупо, – сказала Люда, – пошло и глупо. Пишите об этом в своих рассказах, может, кто и поверит.
– А кто поверит в ваши бредни об экспериментаторах из чужого мира? – Я обозлился и не заметил, как высказал собственную догадку: Люда ещё не успела ничего объяснить. Конечно, она тут же воспользовалась моим промахом:
– Вот видите, вы сами верите в эти «бредни». Верите, верите: это же ваша идея.
Ганька гнусно хихикнул и сунул кулак в рот: сдерживался воспитанный мальчик. Я хотел его осадить, но понял, что уже остыл, перегорел. Да и догадка моя не лишена оснований, если вспомнить о недавних приключениях в пространственном мешке, связывающем два мира, две Земли. Но раз так, значит, пропажа машин – запланированная часть опыта. Или незапланированная, так сказать, побочный эффект. Непредусмотренный расчётами. Но и в том и в другом случаях они должны вернуться назад, иначе пропадает тайна эксперимента. А в сохранении тайны они – участники опыта – явно заинтересованы. Подумайте сами: мы двое – Ганя и я – случайно открыли существование пространственного мешка, волею чего-то непонятного соединившегося с моей квартирой. Будем считать – это только рабочая гипотеза, – что наше невольное «открытие» совсем не входило в планы тех, кто управляет «мешком». Однако два свидетеля ещё не опасны: кто им поверит, да и видели они, в общем, не слишком много, чтобы их выводы переросли зыбкий уровень домыслов и догадок. Точно так же рассуждали мы с Ганей, когда решили не рассказывать никому о нашем приключении. Ганька слова не сдержал, поделился с Людой. Но сие не беда: она девочка умная и попусту не болтает.
Но кто бы мог подумать, что свидетелем «побочного эффекта» с машиной окажется тот же Ганя? И что он немедленно посвятит меня в суть происшедшего. Это совпадение может вызвать у нас соответствующие ассоциации, натолкнуть на разумные выводы. Причём только нас двоих натолкнуть: ни милиция, ни товарищи из института не гуляли по улочке с двумя рядами дощатых домов, а стало быть, никак не связывают пропажу машин с существованием некоего соседнего мира. А мы связываем это несомненно. Значит, мы стали опасны. Значит, за нами нужно последить. И последнее «значит» – «тип в майке» оттуда…
– Ну-ка проверь телефон, – сказал я Гане.
Телефон молчал по-прежнему, и нам оставалось только одно. Во всяком случае, мне так казалось, что одно.
Я подошёл во дворе к доминошникам и спросил тихонько «типа в майке»:
– Можно вас на минуточку?
Он обернулся испуганно, но, увидев меня, а позади – Люду с Ганей, заулыбался:
– А-а, свидетели… Ну, чего?
Он подошёл к нам, смешно косолапя и переваливаясь – грузчик или матрос, где ему сотку за восемь секунд одолеть! – спросил (вот тоже: «подошёл и спросил»):
– Может, обсудить происшествие желаете? Так без полбанки трудненько будет…
– Обойдётесь, – строго сказала Люда, а вечно спешащий Ганька перебил её, бухнул:
– Вы зачем нам телефон испортили?
Даже я оторопел от Ганькиного заявления, а «тип» – так тот прямо глаза на лоб вытаращил:
– Какой телефон? Ты что, малый, в уме?
– Он шутит, – исправила положение Люда, – он у нас шутник, балагур. Вы не обращайте внимания.
– Почему не обращать, – заорал обиженный Ганя, – ещё как обращать! – Он рванулся к «типу», схватил его за майку: – Ты почему машину увёл, гад?
Я невольно оглянулся: не слышит ли кто? Но двор в эту жаркую обеденную пору был пуст, а трое оставшихся доминошников, собрав чёрные костяшки игры, уже шли по своим квартирам.
«Тип в майке» легко отодрал от себя Ганины руки, сказал высокомерно:
– Опомнитесь, юноша! Мне странно слушать ваши намёки… – И чёрт бы меня подрал, если он говорил не тем знакомым баритоном, который полчаса назад звучал в телефонной трубке.
А «тип» словно понял что-то, подмигнул мне хитро – мол, вспомнил, Володя, ну и молодец! – хлопнул в ладоши и… пропал. А потом появился вновь – уже у ворот на улицу, помахал нам и скрылся в воротах. И догонять его было бы так же бессмысленно, как бессмысленно оказалось Ганькино упрямое любопытство.
Но Ганя, видно, считал иначе. Он рванулся вперёд, протопал по высохшему газону, пугнул из-под куста дворовую бесхозную кошку и вдруг притормозил у ворот, оглянулся растерянно, потом махнул рукой и… тоже пропал.
Этого я перенести не мог, крикнул оторопевшей Люде:
– Стойте здесь!
Побежал к воротам в предвкушении чуда и не ошибся: чудо начиналось сразу от полутёмной, прохладной даже в тридцатиградусную жару арки ворот. За ней – как это было всегда! – не шумела Лесная улица, за ней стояла сонная и тугая тишина, да и сама арка напоминала скорее вход в подземный гараж: асфальт, полого уходящий вниз, непрозрачная темнота, чуть подсвеченная тусклым вольфрамом электрической лампочки, подвешенной к своду.
Я осторожно вошёл в этот «гараж», в темноту. Собственно, особой темноты не было: тоннель – а больше всего это сооружение походило на тоннель – освещался слабым желтоватым светом, как и у входа. Только у входа висела лампочка, а здесь свет шёл ниоткуда, что в моём представлении вполне
