— О Боже! Вы что, издеваетесь?
Ривен молча мотнул головой. Она прикатила его в уборную, которой пользовались ходячие пациенты Центра.
— Придется мне вас поддержать. Ну, давайте. — Она легко приподняла Ривена — он похудел ужасно — и едва ли не на себе подтащила его к писсуару. И держала его, пока он облегчался.
— Это за столько месяцев в первый раз. Чтобы я стоял прямо, — сказал он. А потом вдруг как-то болезненно ощутил, что она женщина. Прикосновение ее, запах ее волос. Он сжал зубы и только кивнул, когда она спросила его, закончил ли он со своими делами. Она опять протащила его на себе и усадила в каталку, как маленького ребенка.
— Ну, вот. Теперь я могу отвезти вас в постель. — И она улыбнулась ему, заправляя под шапочку выбившуюся прядь волос.
Он отвернулся и прошептал:
— Вы уж меня извините.
Она рассмеялась и покатила кресло по коридору.
— Мужики есть мужики, ничего не поделаешь. Но завтра утром, мистер Ривен, помяните мое слово, голова ваша просто вас возненавидит. — Она уложила его в кровать. — Жить вы, я думаю, будете, но только, на вашем месте, я бы не стала в ближайшем будущем повторять этот эксперимент. Давайте-ка спать. Мне еще нужно что-то придумать с этим болваном Дуди.
Выключив свет в палате, она ушла. Он лежал в темноте с открытыми глазами.
Забвение все же не наступило.
Ривен закрыл глаза.
Мокрый снег хлестал его по лицу, в скалах свистел ветер. Ледоруб выскользнул. Он вонзил его глубже, подтянувшись вверх и нащупав опору для ног. Он уже ободрал руки в кровь об острые выступы камня. Руки заледенели. Сильный ветер грозил сорвать его с утеса. Прикрывая глаза от ветра, он наощупь карабкался вверх.
Зачем? Для чего?
Нога в тяжелом ботинке приподнялась, ища трещину или выступ в покрытом льдом камне. Снег набился во все щели в его одежде, — в каждую складочку. Снег лип к шее, забивал уши.
Я все равно это сделаю. Потому что…
Поскользнулся. Молниеносно потерял равновесие, вскрикнул. Оскалил зубы в беспомощной ярости. Но все-таки удержался; побитый бураном, он удержался.
Упрямый кретин.
Лицо, на которое он смотрел, было худым и бледным. Скулы выпирали вперед, так что глаза, казалось, ввалились в темные впадины, хотя взгляд этих серых глаз был спокоен и тверд. Светлые волосы прикрывали шрамы на лбу, а подбородок зарос бородой точно такого же, как и волосы, цвета. Рука задумчиво поскребла бороду.
Боже правый. Вот он я. Новый я. А где же прежний бравый широкоплечий солдат? — Он отвернул свое кресло от зеркала над раковиной и покатил его по направлению к коридорчику, который вел во двор.
Он не отличался громадным ростом, но был, что называется, крепко сбит. По крайней уж мере. А теперь похож на гнилую палку от швабры.
На улице было морозно и ясно. Туман, утром поднявшийся от реки, к полудню рассеялся. Он поглядел через лужайку. Туда, где клонились ивы и поблескивала вода.
Сегодня нужно немного развлечься.
— Как у вас голова, мистер Ривен? — поинтересовалась сестра Коухен, бесшумно подойдя к нему сзади.
— Бывало и лучше. Но, с другой стороны, бывало гораздо хуже… Как Дуди?
— Взял выходной. У него прихватило живот.
— Ой! Надеюсь, что ничего серьезного?
— Что-то я сомневаюсь.
— У вас не было из-за нас неприятностей, сестричка?
Она покачала головой.
— В конце концов я просто закрыла Дуди в кладовке, чтоб он проспался как следует. Хорошо еще, что его там не вывернуло. Утром я его выпустила, и он тут же рванул в уборную. Похоже, он, бедный, терпел, скрестив ножки, не час и не два. — Она рассмеялась. — Ну, мне надо идти, готовить мистера Симпсона встретить новый день. — Она легонько коснулась его плеча, задержав на мгновение руку, и ушла.
Ривен еще посидел на месте, подставляя лицо прохладному ветерку и наблюдая, как посредине лужайки, в купальне для птиц, вздорят скворцы. Потом включил двигатель, и кресло с грохотом покатилось по внутреннему двору. Он въехал в траву; его боевой конь глухо ударился и протестующе всхлипнул. Ривен, дернув ручку, продолжал ехать вперед, но уже чуть медленнее. Движок кресла громко протестовал. Каталка тряслась и колыхалась, попадая в рытвины и ямы, — лужайка была вовсе не такой ровной, какой казалась с виду. Кресло опасно накренилось, и Ривен бесславно остановился на последнем крутом уклоне перед рекой. Он выругался и попытался отъехать назад, но спохватился поздновато. Каталка свалилась набок, и Ривен глухо ударился о землю. Ноги буквально взорвались болью.
— Черт возьми!
Влажная от росы трава прильнула к его щеке, в ноздри ударил запах земли. Ривен выбрался из-под каталки и даже сумел сесть. Лицо и руки перепачкались. Земля забилась под ногти. Ноги вязли в одеяле, — спутанный клетчатый клубок на траве.
Ты безмозглый говнюк, Ривен. У тебя что, в самом деле, садистские наклонности — издеваться над собственным телом?
Он огляделся. Из Центра его не видно — закрывает бугор. Река — ярдах в пятидесяти отсюда, за плакучими ивами. Ноги его и рука пылали от боли.
Он попытался выправить кресло, но оно было слишком тяжелым и упало не очень удачно. А силы пока не хватало. Слабость эта взбесила его. Он ударил по траве кулаком. Здоровой рукой.
Кретин! Урод! Ни на что не годный ублюдок!
Очень вовремя пошел дождь. Начался он бризом измороси от ив, сырым ветерком, шевелящим легонько его волосы, потом обратился во влажный туман, наползающий на землю, и, наконец, — в нормальный бесконечный осенний дождь. Струи били по глазам. Рубашка промокла. Ривена разобрал желчный смех.
Как всегда, одно к одному, твою мать!
Он пополз, скребя здоровой рукой по размокающей земле.
Ярдов сто, не больше. Господи Боже ты мой, в Сэндхерсте столько раз ползал на брюхе, — раз десять, — при всем боевом снаряжении. Давай, Ривен, слизняк. Мужик ты, в конце концов, или мокрая курица?
Он выбрался на бугор и прилег в изнеможении, судорожно глотая воздух. Вниз по склону стекала вода. Он продрог до костей. Поднял глаза к низкому пасмурному небу, из которого продолжали сыпаться дождевые капли, а затем принялся вглядываться сквозь серую пелену в сторону Центра. Помахал рукой фигурам в окнах.
Ну давайте, маразматики. Хотя бы один из вас должен меня увидеть.
Он уронил голову в грязь.
Только этого не хватало. Умереть от переохлаждения в этом паршивом Беркшире. Впрочем, я еще раньше умру от стыда.
Он снова пополз. Теперь он поставил себе целью добраться до купальни для птиц и больше уже не смотрел на корпуса Центра. Он ощущал, как все тело постепенно немеет. Дождь постепенно переходил в мокрый снег.
Зима расстаралась — выбрала самый удачный момент для своего прихода.
Кто-то к нему подошел по размокшей земле, — в белых туфельках, — чьи-то руки подхватили его.
— Что с вами, мистер Ривен? Что стряслось? — его подняли с земли, и он оказался лицом к лицу с сестрой Коухен. Ривен с трудом улыбнулся.
— Очень во-время, черт возьми, вы подоспели.
Она была без своей медицинской шапочки, мокрые волосы облепили лицо. Он не мог на нее смотреть и закрыл глаза.
Над ним склонилось лицо в обрамлении темных, почти черных, волос. За окном — сияние солнца, отраженного от снега. На глаза навернулись слезы, он моргнул, и лицо словно бы встало в фокус.
Серьезные карие глаза. На губах — сдержанная улыбка. В черных волосах, длиной до плеч, запутались солнечные зайчики.
— Как вы себя чувствуете? — Тихий голос. С заметным шотландским акцентом.
Он лежал на кровати, укрытый яркими разноцветными одеялами. За спиной у девушки было окно, в окне — чистая синева небес. Он слышал, как ветер воет в стропилах.
— Я… думаю, ничего. Где я?
— Недалеко от Гленбриттла, — мягко, певуче проговорила она. — Мы нашли вас вчера вечером, вы лежали на западной осыпи Сгарр Дига. Нам показалось, что вы разбились. Ваш фонарь горел. Лежал рядом с вами. Так мы вас и нашли.
Он прикоснулся к повязке на голове и выдохнул воздух, не разжимая губ.
— Теперь я вспомнил. У меня сорвались кошки, и я полетел вниз. — Он поморщился. — Боже правый, как же я остался жив еще после этого?
— У вас сильные ушибы, и вы поранили голову, но в остальном вы здоровее меня. Может быть, вид у вас сейчас неважнецкий, но скоро вы будете в полном порядке.
Он приподнял брови и не без труда сел на постели. Девушка помогла ему. Он скривился: ушибленные места отозвались болью.
— Вот уж повезло.
— Тут не везенье, тут просто чудо, — отозвалась она и помогла ему встать с постели. Он в замешательстве обнаружил, что одет в старомодную ночную
