И такое Петру Гаузе поведал.
Родился этот вечный заключенный в древности, много за правду страдал, наконец попал он на Русь, когда ее татары покоряли. Стал он татар за бесчинства укорять, они его заковали лет на сто. А он все не умирает. Дожил до Ивана Грозного, стал ему правду говорить про тяжелое положение народа – и остальные годы правления этого царя тоже в темнице провел. И что странно: казни его не берут, голод не берет, пытки не домучивают. Такое ему от Бога задание: ходить по истории человечества, правду говорить. И сидеть за это. Долго ли, коротко ли, дожил этот старик по тюрьмам до двадцатого века. Тут его и выпустили по амнистии 1905 года и дали титул графа. Купил он себе большой дом в лесу, достроил, стал правду проповедовать и деньги большевикам на революцию ссужать. За что его и посадили вскорости. В семнадцатом году революция произошла, старика сразу же освободили, а потом вскоре и обратно посадили. В подвале того же дома, откуда он большевикам деньги на революцию ссужал. Вот и сидит. Ему теперь автоматически срок продлевают, да забыли, что он здесь. И жалко ему, что из-за этой забывчивости он не одну уж амнистию пропустил. Вот и попросил он Гаузе в конце своей исповеди:
– Как выйдешь наверх, скажи, что мне уж давно выходить пора. Наверно, несправедливости на свете не осталось, и помирать мне можно. А если осталась, то мне перерыв нужен для свободного обличения.
– Вот сам выберусь, – Гаузе сказал, – тут же и тебе помогу. Только сложность одна…
– Какая же?
– Не сажают у нас теперь за критику. В худшем случае высылают из пределов нашей страны.
– Ну, это еще не страшно, – сказал старик. – Я в другую страну пойду. Может, найду, где режим кровавый.
– В Чили, – подсказал Петр Гаузе. – Там такие люди нужны.
На том и договорились.
Прикрыл за собой Гаузе дверь, пошел дальше по подвалам, все старался путь обратно к древнему правдолюбцу запомнить. Только забыл вскоре. Совсем заблудился, как в лесу, слава богу, привидение Сталина встретилось.
– Я, – говорит Сталин, – тебя поджидаю. Хочу с тобой еще побеседовать. И еще один товарищ с такой же целью тебя ждет.
И пошел Гаузе вслед за привидением Сталина, тот впереди, как слабый источник света.
14
Старый знакомец – человек в железной маске – ждал их, по камере ходил. Камера не маленькая: кровать с матрацем, электрокамин в углу, стол письменный.
– Здравствуйте, – сказал, – товарищ Гаузе.
Сел Гаузе на стул. Железная Маска и Сталин с двух сторон встали.
– Мы вас пригласили побеседовать, – Сталин сказал. – Дошли до нас слухи, что вы здесь не случайно, а с секретным заданием.
– Закрывать лагерь намереваются, – сказала Железная Маска.
– Я приму все меры, – Гаузе сказал.
– Вот этого делать и не следует, – Сталин сказал. – Неразумно. Мы еще пригодимся, слово вам даю.
– Простите, – сказал Гаузе, – с кем честь имею? А то мне вашего лица не видно.
– Берия он, – сказал Сталин. – Лаврентий Павлович. Вы с ним по возрасту не встречались, а жаль. Душевный человек, мой сатрап. Убийца.
– Так вот вы какой! – сказал Гаузе. – Скрываетесь?
– Приходится, – сказал Берия. – Иногда глаз чешется, страшное дело. А не почешешь. А вы, значит, Гаузе. Как же, как же, вашего папеньку мы в тридцать втором из партии вычистили за сокрытие белогвардейского прошлого его мамаши. А вашу тетушку Ирину мы в тридцать седьмом расстреляли за связь со своим мужем, осужденным по пятьдесят восьмой. Я правильно вашу биографию излагаю?
Гаузе только отмахнулся. Чего сейчас старое ворошить. Главнее прекратить все.
– У вас, – сказал он, – никакой надежды. Я все равно вас разоблачу. Лучше сдавайтесь. Ну чего вы ждете?
– Ждем, – сказал Берия. – Ждем и надеемся. Вот, видишь?
Из-под кровати белый телефон вытащил.
Трубку снял. Дал Гаузе послушать.
А там гудок длинный, потом женский механический голос говорит:
– Ждите ответа… Ждите ответа… Ждите ответа…
– Вот и ждем, – сказал призрак Сталина.
– Не дождетесь, – сказал Гаузе. – Ваш телефон с вокзальной справочной соединен.
Засмеялись бывшие вожди. Потом Сталин сказал:
– А ты отсюда живым не выйдешь, потому что от таких, как ты, бесстрашных нам большое беспокойство.
Сказал так, и набросились они на Гаузе.
Ну, с призраком несложно справиться. У него хватка слабая. Берия посложнее противник, только от возраста и долгого сидения силу потерял. Но все-таки двое на одного.
Возились они, возились посреди камеры, а тут в дверь полковник Бессонов заглянул.
– Кончайте, – сказал, – товарищи. Пошли, Гаузе, за мной. Нагулялся. Ох, дела, дела…
И увел Петра Гаузе из рук вождей. А пока провожал до больницы, вслух размышлял:
– Изжили они свое, еще как изжили, новую политику надо вырабатывать. Без них, на твердых, демократических началах единовластия.
Призрак сзади по коридорам плелся, бормотал:
– Отдай его нам. Мы погибнем, ты погибнешь.
– А вот я и не погибну, – огрызнулся Бессонов. – Я вывернусь.
В коридорах пахло гарью, на полу валялись куски штукатурки.
– Как там Левкой с Морозовым? – спросил Гаузе.
– Погиб твой Морозов, вечная ему память, большой писатель и ученый. К сожалению, ничего от него не осталось. И Левкой пострадал…
15
– Где ты был, Петя? – Полина волновалась. – Тут без тебя столько событий, не представляешь!
– Знаю.
– А Левкой на твоем месте лежит. Раненый.
– А мне куда? В общую палату?
– В общей палате репетиция самодеятельности, – сказала Полина. – Там зэки будут песни петь под руководством капитана Левкоя.
– В карцер?
– От карцера ключей не найдут. И дверь туда завалило.
– На улицу?
– Нет, – сказал полковник Бессонов. – Вам, товарищ проверяющий, придется провести ночь в комнате Полины. Я бы сам пошел, да дела. А ты, Полина, не сопротивляйся. Приказ.
Оставил он Петра вдвоем с Полиной.
– Вот какая история вышла, – сказал Гаузе. – Вы меня не опасайтесь.
– Я тебя и не опасаюсь.
В том же большом доме, под крышей, каморка, живет в ней медсестра Полина. Не то заключенная, не то вольная, не то лагерная блядь, не то сестра милосердия.
Кровать девичья железная в углу. Зеркальце на тумбочке, стул, рукомойник, на стенах фотографии кнопками прикреплены. Окошко с решеткой.
– Здесь, на мансарде, слуги жили, – сказала Полина. – Помойся, если хочешь. Я за тебя беспокоилась. Боялась, что засыпало.
– Жаль, что я доставил вам беспокойство.
– Ты здесь человек нормальный, не считая Чапая. Остальных всех передушили.
Вымылся Гаузе с мылом, вафельным полотенцем вытерся.
Полина косынку сняла, волосы начала расчесывать. Волосы рыжие, темные. Красота у нее кошачья, сказочная, гибкая.
Охранник ужин принес. Пайка хлеба двойная, щи почти настоящие.
– Лично от начальника лагеря, – сказал.
Полина ни спасибо, ни звука.
Ушел солдат, Полина, как хозяйка, говорит:
– Хотите почитать перед сном, на тумбочке книжка.
Книжка Сетон-Томпсона про животных, с рисунками.
Вдруг снизу грянуло:
